Хантер вышел на мост и остановился, присев на низкий край широкого каменного ограждения. После продолжительного проливного дождя, умолкшего к вечеру, воздух освежился, и он с удовольствием вдыхал его после быстрой ходьбы от станции метро, прислушиваясь к какофонии пробуждающегося к распутной ночной жизни города. В темноте та грань, которая отделяла Голиаф от многоярусных подземных дворцов, их властителей и узников, стиралась, набрасывая на мегаполис угрожающую тень Мондевиля, из которой выползали монстры и нередко кое-что похуже.
Маклейн появился первым и даже раньше, чем следовало. Он не знал, стоит ли вообще ждать встречи. Обратного сообщения от старшего Мура не пришло, но если он волнуется о своём братце, то, наверное, придёт. Как минимум, чтобы удостовериться со слов полицейского, что свою часть условий тот выполнил. Так или иначе, спешить в ближайшие три дня некуда. Лишь бы не нарваться на приключения. Так почему бы и не подождать, раздумывая над действительной причиной своего решения? К тому явно побудили не документы на тридцатипятилетнего владельца антикварной лавки, найденные Мэри в архивном зале. О них он говорить не собирался. Пока, во всяком случае.
За размышлениями Хантер потерял счёт времени. Сумерки подкрались для него незаметно, словно кто-то просто нажал выключатель, и также неожиданно поредел поток прохожих, предпочитавших после заката выбирать улицы поярче. Закрывались двери ближайших забегаловок. Как раз через улицу напротив пешеходного моста погасли лампы в окнах уединённого бара "Бангор", где он надеялся продолжить дневной разговор. Давно он здесь не был. С полгода точно, а город все эти месяцы менял свои привычки, не спрашивая Маклейна, по душе ли ему новые правила или нет.

Отредактировано Хантер (30.11.2010 00:50)

Двенадцатый час. Солова брата всё нет. Он мог и не прочитать сообщение. Передумал? Вспомнились насмешливые серые глаза. Хантер усмехнулся на угол рта сам с собой. Дела? Какие дела могут быть у владельца лавки поздним вечером и почему его это раздражает?
Маклейн с наслаждением потянулся, заложив ладони за голову, и только встал, как за спиной послышался голос вынырнувшего из обманчивых сумерек антиквара. Он резко развернулся, опуская руки. Недавний знакомый держал в пальцах какую-то маленькую розовую фигню и смотрел на неё также, как на него – Хантер. С долей скептического удивления. Пальто? В середине августа?
- Ты какой-то странный, Джеймс Мур… это у вас семейное?
Незаметный переход на ты. Загадочная фигня исчезла в кармане. Сержант улыбнулся. "Интересно, он не забыл моё имя или мучительно пытается припомнить его сейчас, и от того у него такое напряжённое выражение?" Он не мог связать его с тревогой за то, что мост, на котором они стоят, грозит рассыпаться. Естественно, он просто ничего не знал об этом, а если бы знал, то вряд ли бы озаботился.
Просто увидеть?
- Ты исключаешь такую возможность? – вопросом на вопрос. Он не стал разрешать сомнения на этот счёт, с любопытством выслушивая новость об аварийном состоянии старичка Эндрю Джонсона и опасно перегибаясь через ограждение, как будто надеялся улицезреть, как опоры начнут трескаться и по кирпичику с диким грохотом и плеском обвалятся в непроницаемую воду канала вместе с ним и с Джеймсом. В тени под береговой аркой стоял чей-то джип.
- Тогда остаётся пожалеть того придурка, который оставил под мостом свою тачку, – заключил он и, не дожидаясь ответа, переменил тему, кивком указывая на закрытые заведения вдоль по улице. – Кажется, мне следовало назначить часов на восемь, но я был ещё занят. Прошвырнёмся? Поищем, куда зайти. Ты не сильно торопишься?
Хантер сунул руки в карманы джинсов. Куда-то нестерпимо захотелось их деть, как в детстве, когда стоишь у доски и, запинаясь, и закатывая глаза в поиске верных слов на побелённом потолке, пытаешься пересказать домашнее задание, которое так и не выучил. Он поёжился на пробирающем ветру и поспешил сойти с моста, выбрав левую сторону улицы, которую знал лучше.

Отредактировано Хантер (02.12.2010 20:50)

Хантер озадаченно потёр затылок, рассмеялся. Нет, он не возражал и, сойдя с моста, медленным шагом двинулся вслед за отъехавшим джипом. Мур вернулся без пальто, под которым, правда, обнаружился ещё и свитер. Нет, определённо, стоило встретиться хотя бы для того, чтобы полюбоваться на забавного чудака, который собирался мужественно париться весь вечер.
Весь вечер? Маклейн задумался, мельком посмотрев на попутчика, когда тот прикусил губу, как будто пытался сдержать улыбку, вызванную чем-то, во что был посвящён он один. Беседа началась с очень веского и остроумного замечания.
- Можно подумать, у тебя Вестон, – с беззлобной усмешкой отмахнулся Хантер, и без того зная, что старые кроссовки не могли выглядеть хоть сколько-нибудь презентабельно. Но они были удобными, в них хорошо было бегать, они не натирали кожу сквозь носки. Мечта, а не обувь. Что он вообще понимает.
- Ты из тех, кто судит сущностей по тому, что и как они носят?
Им навстречу бодрой походкой шёл седовласый латинос с благообразной улыбчивой физиономией. В светлой футболке, джинсах и шлёпках. Неожиданно он сменил курс, привычно проворным жестом подхватил жестяную банку колы у скамьи, покачал её, проверяя, осталось ли чего, и, удовлетворено хмыкнув, пошёл дальше, посасывая газировку.
- Допустим… кроссовки говорят не в мою пользу, - латинос проскочил мимо, - …и то, что я устроил с твоим братом, тоже. Но зачем тебе тогда в "приятелях" такой истинный? Типа как… у тебя есть джип, ролики, цыпочка, страховка, ежедневная газета, приятель-полицейский, домашние тапочки..? - он вопросительно приподнял брови и остановился, отвлекаясь на другое. - Хм, надо же, как тут всё изменилось. Ещё полгода назад его здесь не было. Зайдём?
Среди барных вывесок – погасших, гаснущих и ещё зажжённых, но не привлёкших внимания, - он увидел незнакомую, и это решило проблему выбора в её пользу. Он толкнул тяжёлую дверь, облитую голубоватым неоновым сиянием.
И попал в сумрачный зал. Пришлось притормозить, чтобы машинально окинуть взглядом просторное помещение, стены которого исчезали бы в кромешном мраке, если бы не настенные светильники, похожие на старинные судовые фонари.
Шум с улицы как отрезало. В забегаловке разговоры немногочисленных посетителей велись тихо, сопровождаемые каким-то неразборчивым шорохом. Так тихо, как будто никто из них не хотел быть услышанным посторонними, а этими посторонними оказались Маклейн и его спутник, который не любил стоптанные кроссовки. Они все разом замолчали и уставились на вошедших, но уж через пять секунд приглушённое бормотание возобновилось с прежней силой.
Хантер обернулся, проверяя, рядом ли насмешник-антиквар.
- Забавное местечко.
Он решительно направился к оригинального вида стойке, где был занят всего один крайний табурет, на котором восседал клоун. "Одноногий клоун," - поправил он себя мысленно, подходя заметив, что вместо правой конечности у рыжеволосого всклокоченного бедняги от колена деревянный костыль. Дела у парня из-за этой ноги явно шли неважно – заношенный пёстро-полосатый костюм весь был заляпан грязью. Сержант сел через четыре табурета от него. За стойкой с другой стороны никого не наблюдалось.

Отредактировано Хантер (03.12.2010 02:03)

Клоун медленно обернулся к новым посетителям, по всей видимости, абсолютно не отражая, где он находится и что с ним происходит. Помятое лицо, давно небритое, с подтёкшей чёрно-бело-красной краской, в разводах которой ещё угадывался грим бозо с подковами-бровями и шишкой носа, было бесстрастно. Парень кивал чему-то, поминутно содрогался, сгорбившись и тяжело опершись на стойку, осоловевший от выпитого взгляд бессмысленно упёрся в Хантера, клоун снова кивнул, наверно, и не понимая, что или кто перед ним, и поднял свой стакан, как будто приветствуя. Всё это время он бормотал нечленораздельно себе под нос. До слуха долетали лишь невразумительные отрывки.
- Солнечная сторона луны… третий северный меридиан… хрр… я говорил ему, не брать лакричные леденцы…
- Что будете пить, молодые люди?
Одноногий отвернулся, и Маклейн моргнул, сбрасывая дурное, завладевшее было им оцепенение. Он упустил момент, когда за стойкой нарисовался тип с напомаженными губами, в белом, как крылья ангела, костюме. Тёмные волосы, светло-голубые глаза, словно вырезанные из стекла, застывшая улыбка в краях узкого рта, бледная, слишком бледная кожа. Если бы Хантер от природы был впечатлителен и проявлял слабость к фантазёрству, он бы незамедлительно пришёл к выводу, что неслышно постукивающий алыми ногтями по столешнице бармен – вампир. А так он пришёл к выводу, что перед ним самый обыкновенный стареющий транс.
Сержант прочистил горло.
- Мне того же, что и ему.
Меньше чем через минуту желаемое стояло перед ними, но только Хантер вознамерился приложиться к бокалу, как законодательной обувной моды опустил ладонь на плечо и сообщил переменившимся тоном:
- Закурить.
- А? – Маклейн непонимающе уставился на соседа, не сразу въезжая, что тот имеет в виду. - Закурить? А… закурить. Сейчас, где-то было.
Зажигалка и пачка легли на стол между ними. Хантер не удержал усмешки, припоминая, на каком месте оборвался разговор.
- Ты так и не ответил, чем я могу быть полезен добропорядочному гражданину. Может, расскажешь, чем ты занимаешься? Или это под запретом? О моей работе ты итак уже знаешь.
Несмотря на некоторые странности, заведение начинало нравиться ему. Может быть, это атмосфера так действовала? Полумрак, Джеймс, отличный виски? Он заметил, что шорох, сливавшийся с говором, был вовсе не шорохом. Мелодия, хоть и с трудом уловимая, которая звучала из старого радиоприёмника на полке. Таких уже сто лет как не выпускали. И что-то до боли знакомое в звуках, как сон, который силишься восстановить в памяти по пробуждению. Бармен отошёл к клоуну и что-то говорил с ним, по лицу было видно – участливо. Ему пришлось наклониться. Рост даже на глаз был более двух метров. Клоун отрицательно мотал головой и поджимал губы.
Хантер нахмурился на следующем глотке. Зубы прикусили что-то твёрдое. Он вытащил находку. Кубик. Прозрачный пластиковый шестигранник с грубо высеченными цифрами. На первой грани, попавшейся под взгляд, красовался ноль. Пальцы повертели вещицу. Так и есть, бракованный. Цифры следовали от ноля до пяти.
Пока сержант с подозрением обследовал бокал на свет на предмет других инородных предметов, Маб приблизился и навис над посетителями, тщательно протирая белым полотенцем и без того чистый бокал.
- Странно… - отозвался он с расстановкой.
- Неужели? – Хантер не удержался от язвительности. – А я ду…
- Их должно быть два, - нетерпеливо перебил бармен, также видевший, что в бокале Маклейна кроме виски больше ничего нет.

По неколебимому убеждению Хантера, не должно было быть ни одного. Он собирался втолковать это бармену, но скуластое бледное лицо вдруг просияло при всей своей пресыщенной чопорности, когда со стороны антиквара послышался удушающий кашель. "Бедняга и правда простыл. Посреди лета. Чему он радуется?"
Предположения Маклейна были в корне неверны. Джеймс прежде выругался, а потом воскликнул что-то про глаз. Глаз? Да где? В его руке определённо был кубик. И в руке спутника тоже. Нет, ну глупо, конечно, что в виски бросили кубики, но кубики не походили на глазные яблоки: во-первых, они прозрачные, во-вторых… Хантер не отдавал себе отчёта в том, что мысли начинали путаться вместе с реальностью.
Королева подытожила не терпящим возражений тоном, словно имела дело с глупыми детьми, не умеющими считать в пределах десяти:
- Их два. – Алые когти хищно подцепили пластиковую игрушку. – Хм, зеро…и зеро. Хмм. – Брови вздёрнулись домиками. - Приз? Я дууумаюю, чтоо… - губы собрались в трубочку, выцветшие голубые глаза закатились к низкому дубовому потолку, – …нет.
Вампир улыбнулся, продемонстрировав крепкие белые зубы и отсутствие волчьих клыков, в существовании которых сомнения уже не возникало. Небрежно махнул отполированным бокалом.
– Но можете забрать их себе. Утешительный приз, мальчики.
Он подмигнул им, как заговорщик. Клоун неожиданно возвысил голос и жизнерадостно объявил:
- Эй, парни! Дверь скоро закрывается. Третья справа, повернуть ключ, три раза.
Маклейн переглянулся с соседом. Он смотрел дольше, чем следовало, может быть, всего на одну или долю секунды, потому что нельзя было не смотреть в серые глаза, встревоженные и удивлённые, но этого было достаточно, чтобы мгновение, когда они могли, не сговариваясь, молча встать и уйти, было упущено.
Вокруг заскрипели стулья, столы. Все поднимались друг за дружкой – и парни, и не парни. Не суетились, но, расплачиваясь, торопились. На разные лады со всех сторон слышалось "пока, Маб", "до скорого, Маб", "ещё увидимся, Маб".
Бармен привычно кивал, каждому по-особому, прилагая при том минимум мимических усилий. Зал стремительно пустел, и вот уже последний, это одноногий рыжий клоун, прихрамывая, скачет к двери.
Что дальше произошло, Хантер так и не понял. То ли дверь стала увеличиваться и наезжать на стойку, то ли табуреты, скользя, пришвартовали их к разинувшему пасть проёму. И это была совсем не та дверь, через которую они вошли. Там их ждала улица, редкие прохожие и шум ночного города, а здесь – длинный-длинный, узкий, коридор с алой ковровой дорожкой и жестяной мерцающей лампой под потолком. Дверь не та же, но находилась она на том же месте, где и входная.
Произведённый открытием сумбур в голове усилился, когда обстановку корабельного зала сменили голые стены с однотипными закрытыми дверями. Без ручек и замков. Лампа мигала, мигала и погасла.
Так они и остались в тёмном коридоре. Одни. Оба, как идиоты, с бокалом виски в одной руке и кубиком – в другой.
Или только он?
Тишина, как в гробу. Хантера прошиб пот.
- Джеймс?
Он сам не узнал свой голос, приглушённый до хриплого шёпота.

Свет вспыхнул вновь, мертвенно бледный и неподвижный. Жестяная лампа тихо скрипнула, как будто от сквозняка. Они ещё здесь. Их двое.
Хантер с молчаливым недоумением следил за действиями спутника и не прерывал его рассуждений по поводу того, в какую дверь шагнуть. Он нахмурился, опрокидывая в себя содержимое бокала – не пропадать же добру? – отёр губы тыльной стороной ладони и наклонился, чтобы поставить бокал прямо на ковёр. Больше было некуда. Коридор качнулся вместе с ним, и сержант чуть не растянулся на полу на ровном месте. Он неловко взмахнул рукой и поспешил выпрямиться, чтобы прислониться плечом к стене, более-менее утверждаясь в вертикальном положении.
Он смотрел на Джеймса. Не чувствовал своей глупой усмешки, расползающейся по лицу. Глупой и безнадёжной. Среди хаотически мечущихся в горячей голове мыслей одна буквально пронзила его, заставив вздрогнуть. Постепенно она завладела им целиком.
Когда? Когда всё перестало быть так, как должно быть? Когда они заходили в бар? Когда они встретились на мосту?
- По крайней мере, - тихо отозвался он невпопад, - не придётся платить за выпивку… как думаешь, Джеймс? Он ведь не попросит нас заплатить за эту дрянь, которой он нас напоил, потому что… потому что…
Он никак не мог произнести почему это "потому что", хотя слова вертелись на языке. Разум подсказывал верный и самый очевидный ответ, как назло, не впадая в полнейшую неадекватность, что, видимо, случилось с Джеймсом, на полном серьёзе выбиравшего, куда бы им пойти.
Вывода было всего два. Либо на Джеймса Мура напало помешательство. Либо это никакой не Джеймс Мур. Вот, что волновало его теперь. Джеймс или не Джеймс? Очень хотелось поверить, что верен первый вывод, поскольку Хантер эгоистично не горел желанием предстать перед враждебной неизвестностью в полнейшем одиночестве. А то, что она враждебна, он угадывал с чутьём легавого. Кем-то навязываемые правила. Безумные декорации. Болезненное до озноба напряжение мышц. Всё выглядело фальшиво, неестественно. Сознание противилось незримому давлению.
Его накачали? Может, он сейчас валяется в какой-нибудь грязной канаве, лицом в землю, и грезит? Это сон?
Ему нравились местные забегаловки только за то, что здесь всегда было тихо. Здесь. Всегда. Было. Тихо.
Ровно до сего момента. Нет, конечно, и мутанты забредали, и разное вообще происходило, но никогда он ничего не слышал о том, чтобы здесь… Нет. Сержант тяжело мотнул головой, отгоняя то, что так явно напрашивалось в качестве объяснения. Он едва ли вникал, что говорит антиквар, но не отпускал его застывшим взглядом. Как быть?
"Если всё бред, я ничего не теряю. Наверно…" Ему нужно было знать наверняка. Почувствовать, что он знает наверняка, и Хантер отклонился от стены, кивнул.
- Попробуем, - ответил своим соображениям и, подойдя, поймал лицо антиквара в свои ладони. Кожа было тёплой, длинные пряди шелковистым прикосновением защекотали костяшки. – Ничего личного, - успел предупредить, почему-то шёпотом, и, закрыв глаза, прижался губами к тонким губам, в первое мгновение не ощутив ничего и испугавшись. Но пальцы требовательно сжались сильнее. Близко жар чужого тела. Чужой запах, привкус виски на сжатых губах. И чужое дыхание, пощекотавшее лицо. Так, как должно быть.

Настоящий? Настоящий. Живой. Тёплый. Дышит. Сердце стучит в горле дикими испуганными радостными рывками. А ведь можно было просто сломать ему нос и посмотреть, пойдёт ли кровь. Несколько несвоевременное озарение. Он на мгновение представил, какое жадное у него, должно быть, тело. Жадное, жаркое, как он плавится в руках и выгибается, выдыхая приглушённый сжатыми зубами стон, когда ладони скользят по обнажённым бёдрам вверх, на грудь, чтобы накрыть твёрдые соски, а губы прижимаются к животу – вот также, как сейчас к разгоряченным губам. Его обожгло, и антиквар вовремя отстранился, прежде чем Хантера повело от их вкуса. Его глаза были растерянными. Он не знает, что такое случайные беспорядочные связи, когда сумасшедшая, не поддающаяся никаким законам страсть вспыхивает в считанные часы и гаснет в одну ночь? Так бывает. Он, наверно, не знает и то, что красив. Тогда, когда момент не самый подходящий осознавать это, Маклейн вгляделся в его черты, совершенно не слушая, что говорит Джеймс. Это было не важно. Говорили его глаза, руки, по-прежнему державшие смуглые запястья.
- Я… ты… настоящий, Джеймс.
Можно было выдать что-то более идиотское? Он снова захотел прижаться к тёплым губам, теперь уже по другим причинам, чтобы разомкнуть их и ощутить дыхание мужчины во рту, но не успел. Дёрнуло вперёд и в сторону, на плечо.
Что-то хрустит. Пальцы намертво вцепляются в воздух, он режет кожу и выворачивает дымящимися внутренностями наружу. Слышится долгий, дооооолгий крик. Мир переворачивается несколько раз, и крик то приближается, то исчезает, паря вокруг Хантера, пока не пропадает вовсе. Он в страхе открывает глаза, зная, что не должен потерять этот отчаянный вопль, пусть он звучит так страшно – но не должен, хотя не знает, почему. Перед судорожно шарящим взглядом мельтешат все оттенки черноты, которую разрывает громкий плеск невидимой воды, вздохи, ахи, шум, чьи-то удивлённые восклицания. И вдруг Джеймс. Совсем мокрый. Совсем маленький. Крошечный, не больше пальца, но от его "Маклейн?" разрывает барабанные перепонки. Маклейн невольно улыбается в ответ и протягивает ладони, чтобы обнять его и укрыть от всего, но наталкивается на что-то гладкое, выпуклое, скользкое…

For it's there that I belong,
And we'll never part

Радио хрипит, урчит, вздыхает. Спутник обернулся.
- Добропорядочному гражданину честный полицейский всегда может пригодиться, верно?
Бармен протянул ему бокал с виски. Собственный со стуком падает на стойку, катится, расплескивая содержимое на полированное дерево и одежду, рука одновременно толкает соседа в сторону, со стула. Мозг, готовый выкипеть, брызгая  из ушей, носа и глаз, реактивно выжигает в голове единственную мысль – ВАЛИТЬОТСЮДАНАХРЕН. Он не помнит, то ли Джеймс тащит его к заветной двери, то ли наоборот, то ли они просто уходят, красиво и неспешно, то ли он один. Уже за спиной слышится удаляющееся, проваливающееся в утробу неведомого, рычащее, воющее, скалящееся "Эй, парррррр…" - и всё проваливается. Удар такой силы, что сметает с ног, он кувыркается, летит на землю, лицом в непроглядную тьму и вакуумную тишину.

* * *

ООС: ночь со вторника на среду, около полуночи. Голубые Гавайи

Холодно. Мокро и холодно. Жутко холодно. Почему так холодно? Что-то поскрипывает. Пальцы едва сгибаются, загребая что-то влажное, слабо сжимаются, пронзаемые болью. Маклейн захрипел и оторвал лицо от чего-то ледяного, хрусткого и тут же застонал от тянущей боли, пронзившей по всему телу. Руки и ноги отказывались слушать его, да он и не представлял первые минуты, что он хочет сделать. А надо было всего лишь встать. Встать? Он с трудом разлепил веки. И ещё полминуты до него доходило, что он лежит на снегу, и, наверно, давно уже лежит, потому что его всего сковало от мороза.
Ночь. Белая от снега улица. Беззвучно падают в ярком лунном свете крупные искристые хлопья, золотые под фонарями. Ветер кружит снежные вихри, носится по пустому переулку, истошно завывает, треплет голые корявые сучья деревьев. Заманчиво освещённые окна домов. Мутный взгляд выхватывает на углу ближайшего здания чёрно-красную вывеску. "Закусочная у Ларри". Он узнаёт её по выцветшим воспоминаниям юности. Тогда оконные проёмы не были заколочены досками крест на крест.
Родные Гавайи. Родная земля. Чёрт бы её забрал.
Как бы он здесь ни очутился, только бы встать. Хантер заставил себя шевелиться. Неловко и морщась от боли в затёкших окоченевших мышцах, свернулся на боку, потом подтянул колени и поднялся на них, не чувствуя пальцев на ногах. Губы с усилием раскрылись, сипло выдохнули облачко пара.
- Джеймс?

» Антикварный магазин "Лавка чудес"

Отредактировано Хантер (09.12.2010 19:37)

"Анул"

«Красная шапочка» помог не только подняться, но и дойти до небольшого  домика, не смотря ни на усталость, ни на боль в простреленном плече, ни на начавшийся снегопад, укрывавший их следы стоило только оторвать подошву от земли. Обернуться и будто пришли ниоткуда, черные стволы деревьев и ни намека на скалистое укрытые, где его держали. Ни одного огонька в по зимнему светлом лесу и над головой такая густая сеть ветвей, что неба не видно совсем. И, кажется, светится серебристо сам снег, блики от этого сияния скачут стайками лунный зайцев по кронам.
Впереди теплый свет окон, острая макушку красного капюшона бодро покачивается перед глазами, не сбавляет темп. Очень тонкие и очень сильные пальцы сжимают ладонь почти до боли. Но это нужная боль, Сид это чувствует. Она не дает забыться, потеряться глазами в игре теней и света, не заблудиться в этом холодном, но такой умиротворяющем лесу.
Дверь перед ними отворяется бесшумно, в полном соответствии с миром за порогом и после этой вязкой глухоты демона встречает шквал звуков. Горит и потрескивает живой свечной огонь, дыхание и шорохи, их шаги и скрип снега, опавшего с обуви и расползающегося моментально в блестящие лужицы на деревянном полу. В те, что у его левой ноги падают капли красного.
  На домик бабушки это не похоже, по крайней мере изначально он им не был. У одной из стен вместо печи возвышается барная стойка, вся ее столешница заставлена белыми толстыми свечами. Без подставок, они трещат и плавятся воском прямо на полированную поверхность. Длинные, почти до пола слезы-сталактиты наплывали не один час, а то и день и тысячи бликов  и отражений в забытых на полках бокалах совершенно разнообразных форм. В запылившихся бутылках с этикетками и без. Столы и стулья, которыми должно было быть наполнено все остальное пространство куда то вынесли, на нахоженном ногами полу четко видны маршруты тысячи ног и места, где раньше стояли ножки, борозды, где отодвигались стулья. Откуда то сверху, помимо свечей, льется ровный но тусклый свет, омывая всю сцену подрагивающим мерцанием, сначала незаметным. Но после создается четкое ощущение мелькания кадров, словно на заезженной временем пленке.
Щелк, щелк…
На самом же возвышении где мог играть небольшой оркестрик или танцевать кан-кан с пол дюжины задорных ног в чулках стоит кровать. На ней, утопленный в рюшках и складках когда-то белых, теперь бежевых простыней лежит мужчина. Почти старик. Длинная седая борода стелется поверх женской ночной сорочки. На голову плотно посажен женский же чепец и туго подвязан под собравшимся в старческие складки подбородком. «Бабушка» напугана, это ясно читается в мутных болотно-серых глазах, устремленных за спину «внучки», на Сида. И лицо старика кажется демону смутно знакомым, но он никак не может вспомнить, уж слишком необычно окружение.
По сторонам кровати три на две расставлены фигуры. Разного роста и возраста, разодетые в разные странные одежды, но объединяет их одно –пластмассовые дешевые маски волков на лицах крепятся на затылках резиночками. Посетители стоят смирно, но не всегда твердо, кого-то из них изрядно пошатывает, кто-то, не сдержавшись, пьяно икнул. В руках их зажаты по серебряному ножу и вилке. В руках у старика, безвольно сейчас сложенных над одеялом внизу живота покоится чаша. Небольшая, неброская, из тусклого метала, она очень грязная и оставляет крошки земли на сухих пальцах и на постели.
Испуганные глаза по прежнему смотрят на Сида и тот к огромному своему удивлению вспоминает, что видел это самое лицо, изображенное гравюрой на третьей странице старой книги.

А если не считать все это сном?
Но сейчас Сид ни в чем не был уверен, особенно в реальности происходящего. Ничто не убеждало: ни четкая картинка, ни ощущения и запахи, даже слишком живые. Вызывающие непонятную смесь дикого голода и подкатывающей к горлу, невыносимой тошноты. Он совершенно точно знал, заглядывая в будущее, под скомканное покрывало, чье мясо так сладко пряно пахнет. Сам запах отравленным комком еды скатился по горлу и упал в желудок, разъедая его, словно кислота, кишки заворочались клубком недовольных змей.
Нарастающая боль в плече тоже не отрезвляла, кровь уже пропитала всю левую сторону майки, разъедала ржавчиной  брюки, щекотала тонкими ручейками руку и капала с кончиков пальцев. Ток ее не усиливался, но и не иссякал, силы медленно но верно выходили в сквозное отверстие.
Демон, словно во сне наблюдал за разворачивающейся сценой, заняв свое место. Довольно быстро перестал замечать неудобство от маски и давление резинки, а свет, между тем, перестал моргать и существа и предметы полетели в него, словно вырываясь из двухмерной плоскости, приобретая объем и форму. Били по мозгу миллионом не примеченных раньше деталей. Тот, что стоял с ним рядом и еле доставал макушкой до плеча был вовсе не ребенком. Маленький карлик с заметной залысиной, проступающей через тонкие волосы. От него пахло табаком и въевшимся душком протухшей рыбы. Сколько бы он не мылся – ему никогда не избавиться от этого запаха. За ним –толстяк, его сопение превратилось в явное похрюкивание и выводил он себе под нос мотивчик детской колыбельной. Кажется он умудрился даже сам слегка соснуть, продолжая так же равномерно покачиваться.
Напротив старая женщина игриво стреляла глазами из-за прорезей волчьей маски и красной и зеленой цветных линз. Но губы ее слегка капризно подрагивали, она боялась, что присоединившийся к ним гость ответит на заигрывания. Но все равно не могла остановиться. По левую руку от нее стояли две тени, в таких же масках, один повыше, другой пониже, они не подавали никаких сигналов, руки их сжимали вилки и ножи, побелевшие костяшки пальцев выдавали напряженное ожидание. Они не могли приступить к трапезе раньше гостя.
Из глаз старого мертвого и истлевшего ученого пропал страх. Он курил и показывал желтые зубы в неширокой добродушной улыбке. Во вторую руку он взял бокал вина, но пить так  и не стал, только макнул язык в густую рубиновую жидкость и на секунду показалось, что кончик его достал до прозрачного дна, мелькнув бледным боком юркого червя.
От королевы пахло помадой цвета «красный коралл». Его пальцы с острыми ногтями легли на простреленное плече, заставив дернуться и тихо зарычать.
-Ужин стынет, - раздался его голос над самым ухом, скатился каплей льда по позвоночнику, парализуя на секунду. Перед Сидом дымилось и разваливалось волокнами идеально приготовленное мясо в чашке. Белый густой аромат поднимался, обволакивая лицо, заползая в горло и ноздри. Демон приказывал себе испытывать отвращение, но по левую его руку стояла тварь, пальцы с огромными когтями поигрывали ошметками алой ленточки, кольца хвоста извивались у ног, кончик нервно постукивал по полу. Его голод и жадность были так хорошо знакомы. Его не терзали сомнения –отражение хотело мяса. Отражение любило мясо. Оно облизывалось длинным острым языком.
По правое плече стоял Зверь, он жмурил глаза и вдыхал воздух чутким носом, от незнакомого запаха трепетал язык, потираясь о ребристое небо. Он был не против и любопытен.
Ладони Сида обняли чашку, теплую от натекшего на дно жира, пальцы сжались сильнее, спиваясь в метал.
-Ничего, она всегда притягивала мутантов. Со страшной силою, -прокомментировал старик, чье лицо почти утонуло в табачном дыму, искажавшему когда-то благообразные черты.
Палец с длинным алым ногтем медленно, с влажным непристойным звуком вошел в рану.
-Расслабься.. – посоветовал голос, - Выбирать же все равно тебе.
Смысл слов доходил медленно, пробиваясь через стену боли, пока палец плавно терзал рану.
Сид поднял чашку к лицу, когти оставили на металле чистые серебристые борозды. Высунувшийся из раскрытой пасти язык аккуратно подцепил кусок мяса.

Язык ощутил вкус недонесенного до пасти куска, чувствительные рецепторы ловили тончайшие оттенки. За жаром и специями, подобранными тонко и со вкусом отчетливо ощущалась многолетняя выдержка мяса с многообразным букетом болезней и пороков. Не грех полакомиться, не грех. Не отвлекали даже острые уколы ногтя. Казалось бы мог привыкнуть, казалось бы рука давно должна онеметь и болтаться бесполезной плетью. Но его словно раз за разом прошивало, не тревожило, а  ранило. Он сам не видел своего плеча, он видел большие широкие лапы, покрытые серебристой шерстью, намного больше его человеческих рук, они полностью скрывали чашу, а она грела теплом шершавые мозолистые темные подушечки пальцев.  Видеть свои лапы не было странно.
Вокруг начался жор, но все участники трапезы стали фоном, включая и ласковую королеву, который отошел куда то за спину, перестав терзать дрожащее от боли тело и это было почти невыносимым блаженством.
Так хорошо раз и навсегда попробовать человеческое мясо. Внутри созрело стойкое ощущение, что это - необратимый шаг. Нельзя будет закрыть глаза, забыть и притвориться, что не было. Что это не он. Что это необходимость и голод бесконтрольного отражения. Да и не было его рядом. Там, где всегда томилось, скребло и свивалось кольцами было пусто. Не до тоски, не до потери, ничто не дрогнуло, когда то, что отравляло его душу и ни раз спасало тело ушло. Ушло, забрав с собой крылья. Сгорбило спину взлохмаченной  жесткой шкурой. Остался наедине сам собой. И знал, что стоит раз утолить терзающий сейчас голод, и он навсегда станет новым его спутником, новым отречением. Еще один зверь – чтобы принять.
Чтобы приняли. Те, кто прощали раньше. Смогут ли в этот раз, снова? И это стоило уже не демону нескольких мгновений, пока истекающий слюной язык замер с уже взятой в плен добычей, оставалось только проглотить ее, как свою новую суть.
Но этому так и не суждено было случиться. Не среагировал на предупреждение в глазах напротив, не придал значение и был атакован хирургически точным острым жалом. Пасть ощерилась клыками, обнажились нежные розовые десна, колючие иглы шерсти встали дыбом, но было это не от очередной невыносимой боли. И не мяса он жалел, что вывалилось из пасти и было забыто так же легко, как  он возжелал его совсем недавно. Правая лапа перехватила и с силой сжала хвост, словно собираясь сломать тонкие косточки основы, расплющишь и выдавить между пальцами мышцы и кожу. Зафиксировать шип, не давая ему дернуться и продвинуться дальше. Моргнувшие было четыре глаза уставились на существо напротив, цапанув за руки, в которых были все еще зажаты вилка и нож, слишком остро наточенные для столовых приборов в приличных домах. К лицу за маской и горящему красному глазу из теней от нависших пластмассовых век. Следили не появиться ли еще один шип.
А левая лапа, отведенная назад, крепко сжимала старую чашку, из которой на пол капал остывший жир. Чашка то, за что он готов был зло драться. Язык дернулся, соскальзывая с шипа, вкусовые рецепторы неосознанно ловили возможный привкус яда.

Язык все же соскользнул с шипа и обиженно свернулся внутрь пасти. Еще пара мгновений и она захлопнулась – что толку то скалиться и рычать, если противник напротив ужинает. К тому же дама. Сид усмехнулся про себя, и откуда он, беглый ученый, понабрался всех этих манер. Разве что с кровью по наследству перешли от отца и деда. Хотя что-то подсказывало, что дедушкины манеры бравого военного те еще были. Но не суть, злость прошла так же быстро, как и боль в пораненном языке, только нахмурился сильнее, когда руки коснулись шерсти. Кстати и в плече было уже куда больше свободы и отверстие от пули явно не мешало все еще с силой сжимать подергивающийся хвост. Притом ни хвосту, ни его хозяйке это никакого заметного неудобства не причиняло. С опасением, но мужчина все же разжал пальцы. Именно пальцы. Стоило агрессии схлынуть, остужая вскипевшую было кровь в венах, как вернулся прежний облик истинного. Что примечательно, увеличиваясь заметно в габаритах одежду он не порвал больше того, чем уже было. Майка неприятной кровяной коркой прилипла к коже, трескалась и отваливалась местами, осыпаясь бурым порошком. Сид потер друг о друга пальцы левой руки, кое как очищая.
Поставил перед собой странную не большую чашку, в которой ему подали угощение. Пальцы свело –так он вцепился в нее несколько секунд назад. Теперь же это была просто грязная посуда, на которой остались следы его когтей. Снял волчью маску, положив рядом с тарелкой. Наваждение отхлынуло, кажется впервые с тех пор, как его похитили, и он мог думать трезво. Ужин, хоть и продолжал состоять из покуривающего мертвого ученого, стал каким-то обыденным, словно обычный вечер в любом ресторане Ночной Радуги. Мутанты, монстры или кто бы ни были эти существа, насытили первый голод и теперь вяло ковырялись в тарелках, попивая вино. Карлик так вообще ушел к бару, видимо надеясь получить в свой изысканный фужер что то менее дорогое, но более убойное.
Сид стоял напротив мутанта с двумя парами рук, расхваливающей кулинарные таланты Маб. Знакомое, кстати имя. Оно не то чтобы часто, но встречалось в густонаселенном фольклоре Голиафа, однако за все годы, проведенные в этом городе, демон впервые натолкнулся на этот бар. Не было бы счастья, да несчастье…Впрочем, о чем это он? То еще счастьице. Сид подальше запихал свое любопытство, но теперь очень хотелось обернуться и получше рассмотреть легендарного хозяина этого заведения.
А между тем голос из-за спины произнес еще одну очень любопытную фразу, и все внимание мужчины снова переключилось на женщину напротив. Танцор? Не может же этого быть…? Пальцы Сида тронули столовые приборы, сервированные перед ним. Но скорее просто привычным жестом. Остывший кусок сомнительного мяса не вызывал больше никаких эмоций, хотя на тарелку напротив Сид все же смотреть избегал, как любой мужчина он еле сдержался, чтобы не скривиться, наблюдая, как нож разрезает яйца и член. Тут удар то в пах со стороны увидишь – не по себе становится…
Впрочем, это тоже ушло на второй план.
-О каком танцоре идет речь? – голос на удивление звучал нормально, но пришлось глотнуть вина, чтобы прочистить горло и немного смочить пересохшие еще в лесу губы. Терпкий пряный вкус в момент заглушил терзавшие небо и язык травяные ноты, прошелся по горлу успокаивающим теплом и согрел пустой желудок.
Возможно ли, что они говорили о Эллиасе? Ни с каким другим танцором Сид связан не был. Да и в любом случае именно это имя первым бы пришло в голову. Черт, интересно, как он там сейчас и где? Сколько времени прошло? Выполнил ли приказ похитителей… встречался ли с ними… А если да?! Где сейчас он может быть?  Вопросы тысячами осколков вспороли мозг. Острый приступ беспокойства снова выбил из обретенного было равновесия. Сколько раз из-за него Тао подвергался опасности, начиная с их первой встречи..? Как он старался отгородить друга и любовника от  бесконечного потока проблем, составляющего его жизнь, как можно дальше держать от шальных пуль и недобрых глаз…и вот опять. Ему и правда было пора идти, бежать, звонить, узнать… Демон дернулся всем телом, оборачиваясь на выход, но задержался на секунду. Даст ли ему ответ мутант, в любом случае у нее было всего несколько секунд. Потому что если никто не попытается остановить Сида, он намеревался покинуть это странное место как можно скорее. Мысль о том, куда ведет эта дверь, что распахнулась перед ним посреди леса, затерялась в уверенности, что ничего в этом странном месте не будет случайным.