Две сильные руки подняли Сида, заставляя сесть. Все тело затекло и плохо слушалось – словно он провалялся в неудобной позе не один час. Пиджак с него сняли, вещи забрали еще в отеле, но в просторном зале с небом вместо крыши было довольно жарко. Усевшись на колени более устойчиво, демон огляделся, но  это мало что дало. Под ним каменный пол с потертым, но явно проглядывающимся геометрическим рисунком, чистый. Пахло свежестью и тропической ночью. Яркие низкие факелы–чаши расставлены по кругу одеяла, на котором он лежал, освещая «сцену» и идеально скрывая  то, что находится за их границей, но, судя по звучанию голоса его охранника, помещение было довольно просторным и пустым. Все окружение очень напоминало какой то ритуал, что еще больше усилило беспокойство. Сид заставил себя подавить рвущийся наружу горловой рык – отражение намекало, что пора уже бороться за свою свободу и безопасность.  Вот только риск был велик, а явной угрозы еще не было. Мужчина помнил как быстро и просто эти существа расправились с владельцем отеля.
-Где мы? –спросил сухим севшим голосом, горло все еще нещадно драло от жажды, -Можно мне воды? – здраво рассудив, что раз жив, то за простую просьбу его не убьют, решил позаботится о своем состоянии. Ну или попытаться.
Существо, что стояло рядом –невысокое, сгорбленное и, казалось, не совсем пропорциональное, на вопрос не ответило, но сделало пару шагов в сторону  и подняло с пола чашу. Теперь было понятно, откуда исходит аромат пряностей. Рук не развязал, просто поднес к лицу и кожи коснулся ароматный пар. Определить, что это такое и как выглядит в неясном свете огня было невозможно и Сид просто глотнул на свой страх и риск, обжигая горло, не столько за счет температуры, сколько за счет насыщенного острого вкуса. Судорожно вдохнул воздух, чувствуя, как кожа мгновенно покрывается испариной и как, придерживая его за затылок, ему вливают остатки, заставляя проглотить большую часть.
Потом он несколько минут учился дышать заново, уткнувшись лбом в каменный пол в поисках прохлады, но ночь стала неожиданно душной и тягучей. Возможно там был алкоголь, возможно еще что-то, но звенящая тишина вокруг заполнила собой весь мир, мешая думать, ощущать себя чем-то или кем-то. Пока его снова не подняли, силой заставив сидеть ровно.
Перед ним было три фигуры – две пониже и покоренастее, и высокая тонкая по середине. Все в черных балахонах. У двоих по бокам из черноты капюшона бликовали белым маски. Фигура в центре сделала шаг к нему  и на щеки легли две тонкие ладони благословенной прохладой, Сид открыл глаза, пытаясь справиться с легким головокружением и рассмотреть лицо под капюшоном, но увидел только губы, женские, яркие, в других обстоятельствах назвал бы их соблазнительными
-Это великий дар, -шептали они, обнажая ряд белоснежных зубов и тонкий, словно змеиный, кончик языка лизнул нижнюю губу, -Ты уже никогда не будешь прежним.
Пальцы отпустили, но мужчина так и остался сидеть, зачарованно наблюдая, как медленно скользит плащ по телу, падая на пол, обнажая. Длинные тонкие, словно паутина, волосы. Настолько легкие, что их колыхал и приподнимал жар от факелов. Тонкие хрупкие плечи и тонкую статуэтку фигуры, словно вырезанный из кости тотем, где округлости небольших грудей и бедер сочетаются с острыми костями, отбрасывающими резкие тени. Оно было красиво и оно было бескрыло – обломки костей, припушенных черным оперением торчали из за спины, мелко подрагивая, словно она пытаясь взмахнуть тем, чего давно уже не имела – зрелище настолько разрывающее сердце, что хотелось плакать. Но Сид тут же забыл об этом, когда девушка, лица которой он так и не смог увидеть полностью, не развела руки в стороны и на бледной коже не засветились, переливаясь, яркие огни –словно глубоководная рыба, она потеряла свои очертания и глаза цеплялись только за причудливый рисунок, пока на животе, на лице и на локтевых сгибах обоих рук не расцвели страшными цветами раскрытые глаза. Всего секунду демон смотрел на это поразительное зрелище, прежде чем снова потерять сознание.

Охранник, что приставили к пленнику обернулся проверить, что его побеспокоило. Глаза мужчины по прежнему были закрыты, а губы сложились в улыбку, настолько беззаботную и светлую, словно он засыпал в объятиях любимой, а не провалился в нездоровый бессознательный бред, которым всегда заканчивались сеансы посвящения. Истинные обычно лежали тихо, словно душа покинула их тела, иногда метались и кричали, мучимые кошмарами. Когда же с губ сорвался тихий смех, мутант решил что мужик свихнулся, что станет еще одним безумцем, которого они отпустят в петли и никогда больше не увидят. Или не узнают. Безразлично хмыкнув по этому поводу, охранник поглубже надвинул капюшон и отвернулся -его вахта скоро закончится и можно было подремать. Чтобы не творилось сейчас за закрытыми веками этого истинного, до утра ему ни за что не очнуться. Но от смеха остался все же какой-то странный осадок, то ли страха, то ли зависти.

Втянув воздух чуткими ноздрями открыл глаза и поднял голову в ночное небо. Глаза цеплялись за острые звезды, память складывала их в знакомые созвездия -самые точные ориентиры. Но сейчас они были не нужны. Он знал каждую тропинку и травинку на своей территории. Поднявшись на четыре лапы отряхнул росу с шерсти и потрусил вперед по мягкой земле. Где-то далеко справа завыл один голос, ему отозвался другой, отвечать ненужно, обычная перекличка в довольно фривольных выражениях -забава молодых дозорных, пусть развлекаются первогодки, для них это начало нового времени в новой шкуре. Хвост махнул, пригибая высокую траву, лапы оставляли легкие четырехпалые следы с царапинами от когтей.
А вот и кукурузное полу, высокие стебли. Затеряться тут совсем просто, и большому зверю, и небольшому ребенку.
Приручать их легко, пока они детеныши. Учить и объяснять тоже. Выбираешь своего, и уводишь из их стаи в свою. Остановился в условленном месте, не беспокоясь, что его не найдут на огромном поле. Это она уже умеет. в ожидании снова глянул на небо, заметив размытый радужный силуэт. Пасть улыбнулась их духовному вожаку, не удержался и тихо завыл, приветствуя. Услышал, как его короткую песнь подхватывает ветер и вплетает в протяжный звук еще с десяток голосов.
Маленькая рука легла между острых ушей -подкрадываться бесшумно еще не научилась. Зверь обернулся и ткнулся длинной острой мордой во влажный подол юбки, детские руки обняли за шею, пальчики зарылись в шерсть.  Он вдохнул родной запах, по которому нашел ее года три назад, и с тех пор следил и оберегал. И звал за собой. Еще пять зим, и он навсегда заберет ее себе и сделает своей, расскажет о том,что значат звезды, отражающиеся в ее глазах и что планета, на которой они живут -не плоская, что край мира -это всего лишь хвост их вожака. Что когда то он тоже ходил на двух ногах и под его веками была только тьма, без радужных переливов. Зверь думал все это, прикрыв четыре глаза.

Закрыв глаза он слушал ее слова, а за ними быстрое, беспокойное биение маленького сердца, и дальше, высоко, переливы голосов, поющих приветствие. Затухающие, они были подхвачены резким порывом ветра. Их понесло далеко, за кукурузное поле, за дорогу и мост через быстрый мелкий ручей.
Первыми залаяли собаки, несмело, не выходя из своих дворов, их голоса больше походили на скулеж, но, почувствовав поддержку сородичей, набрали басов и вскоре бравый перелай стоял над небольшим городом. Среди ночи зажглись вразнобой десятки окон, но из домов никто не вышел. Приоткрывали двери – шикали на разошедшихся дворняг. С холма, что возвышался с восточной стороны и накрывал город сине-сизой тенью на закате, казалось, что внизу роиться стайка встревоженных светлячков. Ветер унес лай дальше, за этот холм, и все затянуло тревожной тишиной, в которой затаились и люди, и звери, и те, что один за другим погасили огонь в своих домах, и те, что с оружием наперевес переходили ручей  и осматривали неспокойное кукурузное море с подветренной стороны.

Морда ткнулась в живот и выше, согрело теплым звериным дыханием. Да, он обещал показать, обещал забрать не на одну ночь, а совсем. Обещал и собирался держать свое слово. Сейчас и до утра они снова будут вместе, вдвоем – и несколько тайн. Девочка привычно села на землю, почти голую у пробивших ее толстых стеблей кукурузы – словно жадный сорняк она забирал все соки себе, не давай расти мелкой полевой траве. В тени от густой листвы кожа казалась особенно бледной, а белая шерсть чуть светилась. Хорошо, что слова не нужны были сейчас, пасть и гортань не приспособлены к ее текучему, словно вода языку. Темными змеями на землю легли косы, сворачиваясь кольцами под лопатками и затылком, девочка поправила их и в больших доверчивых глазах отразились проблески звезд, когда очередной порыв ветра качнул кукурузу. Зверь встал сверху, рядом с ней он казался огромным -  открой пасть и туба свободно поместится голова ребенка, длинные лапы по толщине словно ее две ножки. Склонился ближе, вдохнув запах, щекочущий ноздри, ставший родным до терпкой боли в сердце. Одна пара глаз закрыта, вторая смотрит в безмятежное лицо, на весело улыбающиеся губы. Ему будет не хватать этого когда-нибудь.
  Из пасти, ощерившейся белоснежными клыками, вывалился влажный красный язык, тронул ткань платья на груди напротив сердца, тронул снова, словно стучался в закрытую дверь, просил впустить. Тронул еще раз и язык прошел сквозь невесомую ткань, и тонкую кожу, и поднявшиеся на вздохе ребра, оставив все это невредимым. Скользнул глубже змеей, пока глаза следили, как опускаются ее веки и дрожат ресницы, а вместе с ними и черные тени на бледнеющих щеках. По языку вибрацией, в глотку и нутро сильные удары молодого сердца – обвил его крепко, глотая трепетные толчки, затаил дыхание. И заставил свое сердце биться в унисон. Удар, еще удар, вместе. Открылась вторая пара глаз цвета васильков и он, как обычно, почувствовал легкий укол испуга, когда девочка увидела свое бездыханное тело под их телом. Два сердца споткнулись и забились чуть быстрее. Они подняли морду вверх и завыли, без повода, смешливо и озорно, словно зверю передалась часть той беззаботной молодости и задора, а ее мир перевернулся, меняя свою суть, но не меняя очертаний. Цвет стал глуше, но все вокруг сделалось понятнее и объемнее – запахи, ветры, звезды. Все говорило, вело, имело значение. Вдохнуть полной грудью, вильнуть хвостом.
-Я так скучал без тебя, солнце мое, - рокотал внутри зверь, одолеваемый на секунду смущением нежностью, хотя слов между ними было почти не нужно.
-Пойдем скорее! – отозвалась нетерпеливо, и он уловил нотки радости и тревоги.
И замер, прислушиваясь. Ребенок, она всего лишь ребенок. Шерсть подернулась на загривке, становясь дыбом.
Ее беспокойство по поводу тревожного, словно полного слез взгляда матери, сурово сжатые губы отца и скупое прощание на ночь. Она переживала - он понимал.
Ветер изменился к лесу, и принес с собой подтверждение. Слишком поздно! Стебли зашевелились, кажется, со всех сторон, нетерпеливая поступь двух ног, молчаливое беспокойное перебирание четырех лап, они были уже так близко, что нет смысла скрываться. А он не заметил, они так уязвимы на пол пути друг к другу и так поглощены волшебством.
Зверь поднял морду отчетливо различая в темноте не только силуэты, но и лица, искаженные страхом и темной злой решимостью, и дернулся за секунду до выстрела. Бог обожгло огнем, она вскрикнула от острой боли, он зарычал. С огромными клыками и когтями над бездыханным телом ребенка. Он слышал за спиной крики и лай собак, пущенных по следу. Несколько выстрелов вслед и они бешено неслись, ломая мощным телом жесткие стебли - отец остался там, у тонкого тела, чье сердце просто остановилось, словно его маленькая дочь уснула. До леса, до хвоста, добежать. Зверь несся так, как никогда в жизни, спасая свое главное сокровище, затихшее от ужаса.

Они очнулись на крыльце. Попробовали подняться на лапы, но с удивлением поняли, что не могут. И то было не из-за многочисленных ран, терзавших тело то ли мгновения, то ли вечность назад. На секунду горькие воспоминания вытеснили насущные проблемы. Ей было страшно, смертельно больно и страшно. Он не смог убежать, унести, укрыть в безопасности. Ему не дали. Хотелось выть, но необъяснимое чутье внутри зверя подсказывало – не ответят. И не потому, что он сейчас где-то далеко и эту даль не измерить ни метрами, ни минутами. Он знал, что в простирающемся за закрытыми веками мире просто некому подать голос. Безысходная тоска – его не только лишили стаи, его оторвали от ведущих путями звезд, от говорящих запахов, от возможности видеть радугу. И зверь впервые за долгое время заскулил, потерянный и брошенный, от боли, что оказалась куда сильнее, чем могли причинить пули или ненасытные черви, терзавшие его плоть и уносящие лишь жизнь.
  Слух резанул звук стона, тонкого и слабого. Под голыми плечами – жесткие холодные камни и сухие пряные листья, порыв ветра по осеннему колючий. Ощущения возвращались, доказывая, что они все еще живы, но это не принесло успокоения, лишь новые тревоги. Все изменилось и голая кожа мерзла, сил хватило лишь на то, чтобы приоткрыть глаза. Одну пару глаз. Закрыть снова, пытаясь проморгаться, привыкнуть… и понять, что плоские картинки и слишком яркие, но бессмысленные краски это то, как он видит теперь. Почти слепой, почти глухой. И тонкие белые палки – это его руки. Руки… на них даже легкое тело, в котором он сейчас заключен, не приподнять как следует.
Ребенок внутри молчит, но именно он протягивает руку и касается пальцами обшарпанной бежевой краски на двери, что перед их лицом. Девочка знает, как управлять этими непонятными соединениями мышц и костей. Как управлять своим телом, привычно отбросив толстую косу за плече.
А дверь между тем открылась, пахнуло светом и теплом, новыми запахами, но все они были спутаны невообразимым клубком с узелками – не разобрать, как он не пытался. Неудача вызывала головную боль и подступающий к горлу комок отчаяния, и они оба не могли произнести ни слова, смотря на ноги в дешевых домашних тапочках. И прежде чем чьи-то руки, большие и теплые, подняли их с пола, зверь успел шепнуть «Никогда и никому не рассказывай обо мне, я вернусь к тебе позже» и мягко скользнул в тьму подсознания. Девочка, слишком смышленая для своих лет, но за это ее когда-то и выбрали, кивнула сама себе, но этот жест остался незамеченным. Юное Отражение, прошедшее инициацию слишком рано, обняло за шею того, кто позаботится о них и васильковые глаза снова закрылись, на этот раз их укутал плед глубокого здорового сна, примиряя с новым миром и новыми правилами игры.

Ушли они, как и появились, тоже в октябре.
Мужчина открыл глаза, так же, как зверь когда-то, что увидел небо и почувствовал, что не один. Как ребенок когда-то, осознавший, что внутри него навсегда живет вторая суть. Годы оставили свой отпечаток на памяти и добавили морщин. С губ сорвался рычащий, чуть безумный смех, испугавший того, кто был рядом. Глаза, что прежде выцвели почти до белого догорая отпущенный им срок теперь сочились ярким васильковым цветом, но кто бы это мог заметить в свете пары тусклых факелов.
На плече надавила жесткая рифленая подошва, заставляя лечь на спину, не давая пошевелиться ослабшему телу. Его рассматривала белая круглая маска бесстрастными черными дырами. Но это и была лишь маска – за ней клубился ядовитый маленький страх, заставивший выхватить нож. Широкое, остро заточенное лезвие поймало кровавый блик огня. Оружие убийства, направленное на связанного пожилого мужчину лишь уверило обострившееся чутье в зарождающемся страхе маленького существа. Зверь закрыл глаза, Сид закрыл глаза, выравнивая дыхание и  безмятежное, словно сон ребенка в заботливых руках, их накрыло сознание, что скоро все изменится.