Голиаф

Объявление

Игра в архиве.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Голиаф » Тридцать Три и Бёрдленд » Центральный проспект


Центральный проспект

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

Центральный проспект, который также называют Бигпай-авеню, проходит через все районы округа от самого высокого ста двадцатиэтажного небоскрёба в Голиафе до государственной библиотеки, разделяя муниципальный округ на две примерно равные части.
По широкому, прямому как стрела, серо-стальному полотну скользят автомобили, велосипедисты, двухэтажные красные автобусы и жёлтые пятна такси, стремительно-нетерпеливое движение которых ежеминутно прерывают мигающие светофоры. Главная улица Большого Пирога набита начинкой из правительственных учреждений, знаменитых офисных и торговых центров, исторических сооружений и памятников, музеев и соборов, штаб-квартир компаний с мировым именем. Здесь находится мэрия, здания Товарной и Фондовой биржи, аукционные площадки. Именно отсюда, от подножия высочайшей башни, начинаются карнавальные шествия на день Святого Патрика семнадцатого марта, которые поворачивают на шумные и беспробудно праздничные улицы Ночной Радуги.
Южные окраины Центрального проспекта - сосредоточие магазинов и универмагов, торгующих известнейшими марками обуви, одежды и парфюмерии. За юго-восточными окраинами округа, на берегу Памперо, раскинулся обширнейший Центральный парк, служащий границей между Бигпайем и Старым Городом.

2

Холодный ветер пронизывал насквозь, свободно проникая сквозь тонкую ткань одежды, заставляя неуютно ежиться и ускорять шаги, рискуя столкнуться со случайным прохожим, торопливо идущим навстречу. Около часа Вэнс бесцельно бродил по одной из самых оживленных и многолюдных улиц города, от скуки вглядываясь в проходящих мимо людей, отвечающих мальчику равнодушными, а то и враждебными взглядами. Говорят, пестрая суета центральных городских районов помогает отвлечься от неприятностей, заполняя сознание своим бездумным мельканием. Возможно, это и действительно так, но Вэнсу толпа, многоцветными волнами окружающая его, казалась будто по ту сторону непроницаемой прозрачной стены, сквозь которую и звуки долетали приглушенно, оставляя наедине с собственными, едва ли радужными мыслями. Ссоры с отцом оставляли в душе ощущение гулкой пустоты, вполне подходя к атмосфере, в коей они проходили — почти безмолвной, тяжелой, гнетущей, словно предгрозовое небо, налитое свинцом темных туч. Мальчик бы с трудом мог припомнить причины размолвок, быть может, они и не были явными; как бы там ни было, но чувство вины, собственной неправоты, муки совести, наконец, не улучшали дела, и процесс примирения становился раз от раза лишь болезненнее.
Зарядил дождь, ранее дающий о себе знать лишь время от времени едва заметной пыльцой влаги, теперь же сплошная стена крупных капель в считанные мгновения залила с головы до ног. Тротуар стремительно начал пустеть,толпы спешили укрыться от непогоды, благо всевозможных заведений вокруг было предостаточно. Лишь немногие прохожие распахнули над головами зонты, продолжая свой путь. Вэнс же, как ни прискорбно, не позаботился о такой необходимой в столь скверную погоду вещи, как зонт, оставшись под водяным пологом совершенно беззащитным. Холод сковывал тело, кашель неотвратимо назревал в груди, вот-вот готовый вылиться очередным приступом. Вредно промокать до нитки людям слабого здоровья, не так ли?

3

Проспект выхлестывался разноцветным потоком. Это была мутная «вода» из людей, их мыслей, страхов, надежд и чаяний; из кроссовок, дорогих туфель, каблуков,  десятидюймовых платформ каких-нибудь фриков – асфальт и плитка напевно отзывались каждому шагу. Эта вода неслась вперед, искрясь покупками, деньгами, машинами, велосипедами.
Если ты сходишь с ума – нырни в проспект. Либо исцелишься, либо он добьет тебя, сурово, но действенно.
Алан тихонько хихикнул. Он оставил золотистый (теплый даже для взгляда, цвет – июльский восход, или как он там назывался в каталоге?) «кайен» и шагнул в глубину проспекта. Поток дождя бил в лицо, пахло здесь духами, ванилью и океаном – дождь прямиком из тропиков, из самого фруктово-папоротникового сердца. Люди слились с ним, и почти сбивали Алана с ног, впрочем, он был устойчив – совсем не вода, не призрачная фигура дождя, плоть и кровь.
Проспект нравился ему. И толпа тоже, нет лучшего способа остаться наедине с собой, чем нырнуть в столпотворение занятых – каждый своим – людей. На необитаемом атолле тебя могут запеленговать спутником и вытащить за волосы. Здесь… капля воды в реке, кто найдет ее?
Он попытался прикурить (толстые коричневые сигариллы, кофейный аромат), но дождь боролся за здоровый образ жизни, а какой-то тип едва не вышиб из рук зажигалку – вместо извинения последовало «куда прешь, придурок»; Алан не обиделся – норма же; только ускорил шаг, словно пытаясь обогнать собственные невеселые мысли.
«Я в порядке», - убеждал себя. Стуком каблуков, шорохом шин об асфальт, позывными рекламы и плачем младенцев где-то в отдалении.
Толпа, тем временем, рассеивалась. Нахлынувший дождь застал врасплох, и теперь мчались – к машинам, универмагам и кафе, куда угодно от воды. Алан понял, что остался один на центральном проспекте – все равно, что поиграть в Вильгельма Телля с яблоком на макушке.
Впрочем, не один… парень был обычным школьником - ну, на вид, по крайней мере. Алан застыл, разглядывая паренька, и почему-то думая о том, что уже тысячу лет не видел вблизи людей младше шестнадцати – то есть, того возраста, когда в клубы еще не пролезешь даже с «голдовой» карточкой и тонной нахальства в придачу.
А еще парень выглядел больным. Алана, вероятно, многие назвали бы эгоистичной дрянью, но то не относилось к таким мелочам, как сдерживающий кашель школьник на проспекте.
- Привет, - Алан подошел ближе, по-прежнему вертя в пальцах незажженную и мокрую сигариллу. –  Ты чего, из дому сбежал?
(Для того, чтобы просто потеряться, парень был достаточно взрослым – не малыш какой-нибудь)
- Или школу прогуливаешь... да мне-то что за дело, я не инспектор. Просто в любом случае, хреновая идея, торчать под дождем. Сегодня холодно.

4

Чей-то голос, прозвучавший совсем рядом, мягкий, с легкой хрипотцой, несколько напоминающий пластиковые голоса, делающие объявления в метрополитене - а впрочем, не лишенный приятности, заставил вздрогнуть и резко обернуться, спешно выискивая глазами владельца. И замереть от неожиданности, широко распахнув глаза, казалось, полупрозрачные кристаллизованные капли этого почти тропического по своей силе ливня. Таких незнакомцев мальчику видеть еще не доводилось до сих пор. Едва ли Винот был знаком с тем сортом молодежи, по известному выражению, «прожигающих жизнь», и потому неудивительно, что молодой человек, представший перед Вэнсом, вызвал изумление на грани испуга.
Слова незнакомца приглушал шум дождя, сглаживая произносимые звуки. Что-то он говорил о побеге из дома, прогулах - чего? - не разобрать... Парень изрядно промок, как, впрочем, и сам Вэнс, и выглядел, опять же, вовсе не благонадежно - но желание бежать от него со всех ног прочь исчезло. Вероятно, было в его голосе нечто успокаивающее, а может, просто создавал этот приятный эффект шум дождевых струй, смягчая неровности интонаций. Однако же молчание затянулось, и мальчику следовало бы его нарушить своевременным ответом, того требовала простейшая вежливость.
- Прошу прощения, сэр... Я вовсе не сбежал из дома и не прогуливаю занятия, жаль, что мой вид дает повод к таким подозрениям. - Вэнс произнес эти слова с некоторым даже ребяческим достоинством, совсем, впрочем, не шедшим к его виду. Мокрые рыжие пряди прилипли к бледной коже, равно как и столь же сильно промоченная ливнем легкая, не по погоде выбранная одежда. Да и в целом Вэнс смотрелся потерянно и жалко.
В груди между тем созревал тяжелый плод, разорвавшись наконец под давлением соков изнутри, и приступ кашля сотряс тело мальчика. Выхватить из кармана брюк носовой платок и поднести к губам было делом мнговения... Почти тотчас же отпустило, оставив, однако, алое пятно на белой ткани платка. Вэнс глубоко вздохнул, прикрыв отяжелевшими веками глаза. Усилием воли заставив себя не опуститься тотчас же на тротуар. Шатко шагнув в сторону, он попытался было бессознательно прислониться к одному из припаркованных здесь автомобилей. Надсадно завыла сигнализация, принуждая поспешно отойти. Глаза налились слезами беспомощности и боли, неотличимо сливаясь с дождевыми каплями на щеках. Снова глубокий вдох. Все хорошо же, верно? Все хорошо...

5

Больше всего удивила реакция парня. То есть, даже не реакция, а манера говорить, подбор слов, словно в какой-нибудь старой книжке – Алану так и явились мыслеобразом пожелтелые трухлявые страницы, и за ними образы Диккеновских мальчиков, домов призрения и гнилой викторианской эпохи (тогда, как утверждали некоторые историки, самые вечные джунгли и тропики отступили под мрачным черным натиском фабрик, дыма, бараньей шерсти и грязи; но Алан плохо помнил школьные уроки). Зато знал современных подростков – жвачка в зубах, кеды, скейт, айфон, великолепное презрение и «вокруг меня одни идиоты». Не то, чтобы совсем не правильное мнение.
Этот диккенсовский мальчик, словно вывалившийся из иного времени, заставил Алана поежиться. Или от холода. Мерзкий дождь давно забрался грибницей-лапами за шиворот свободной рубашки; высасывал тепло тела.
- Нет, я… просто…
Алан почувствовал себя глупо, но продолжал оправдываться перед странным подростком.
- …просто подумал, что если парень на проспекте посреди дня, то школу прогуливает, - он улыбнулся, словно бы заискивающе даже, и снова встряхнулся, на манер крупного кота. – По себе сужу, должно быть. Все равно в этой школе сплошь придурки и тупые училки, верно…
Алан бы продолжил, но тут парня буквально вывернуло от кашля. Алан отродясь такого не слыхал.
Ну точно… чахотка, кровавый кашель, и черт его подери, почему он торчит на холоде?
Алан Торн был вполне способен пройти мимо мокрого школьника – если тот просто прогуливает уроки. Но если человек загибается (в прямом смысле) от кашля на глазах, как-то уже мимо не пойдешь…
- Эй, ты чего?
В медицине Алан не смыслил ровным счетом ничего. Как помочь – не знал.
Подхватил паренька, мелькнула мысль – туберкулез заразен, - да ладно, не настолько. Не бросать же его здесь.
- Э-эй…
Дотащил до машины. Золотистый «кайен» услужливо раскинул кожаные сидения. Но что делать дальше? Приступ кашля, вроде, прекратился, однако рыжеволосый мальчишка по-прежнему выглядел – краше в гроб кладут.
«Вот блин».
- Слушай, может, тебе врача вызвать? – Алан полез в карман за айфоном.

6

Смутно виделось сквозь пелену, накрывшую глаза наравне с дождевой завесой, испуганное лицо незнакомца с отлаженно звучащим искусственностью пластмассовым голосом, его отрывистые недоуменные реплики. Да, должно быть, не больно-то приятно, между прочим заговорив со скуки с первым попавшимся на пути школьником, нарваться на этакую неприятность. Не то чтобы это сознавалось мальчиком отчетливо, но к лучшему было бы, пожалуй, и вовсе им не встречаться, слишком ярко проступающим было несоответствие между ними, и даже сострадание выглядело вульгарным, грубо размалеванным фоном для случайных реплик, не к месту и не ко времени произнесенных. Однако завертелось уже пестрым хороводом разряженных масок, вознамерившихся исполнить свой унизительный танец.
Чуть ли не на руках отнесенный, мальчишка оказался в чужом автомобиле, на кожаных сиденьях; застоявшийся теплый воздух, в котором витал аромат чего-то душисто-терпкого, был приятен после непогоды проспекта. Тугой ком боли в груди прекратил свою яростную пульсацию и несколько оттаял, смягчив кашель, постепенно сводя на нет. Чахоточно-яркие пятна румянца на щеках пропали, словно и не было их, оставив после себя голубоватого оттенка бледность. Лишь слезы исчезнуть прочь не соизволили, сжимая горло спазмом, искажая черты лица до странного, не приставшего ребенку, почти безумного выражения. Задрожали губы, по телу вновь пробежал озноб, бегло прикасаясь холодными пальцами; наконец недостало сил сдерживать себя, и растерянность, страх, горечь, болезнь и прочие несчастья, скопившиеся в хрупком организме непомерным грузом, дали о себе знать, прорвавшись наружу через ненадежные плотины век рыданиями. Как полагается, с судорожными всхлипываниями, с дрожанием узких плеч.
О парне напротив Вэнс словно и забыл, даром что взгляд неподвижно остановился на его лице, вроде бы смотря и не видя. Мальчик попытался было произнести нечто о том, что не нужно, мол, никакого врача, но не удалось ввиду набежавших с новой силой слез. Сжавшись, нахохлившись, словно больная птичка, он содрогался от рыданий, едва ли в силах произнести нечто осмысленное, превратясь внезапно из взрослеющего человека, вполне способного на самостоятельные решения, в беззащитного звереныша, нуждающегося лишь в каком бы то ни было утешении. Слова чудодейственны, о да... И лицемернейшие из них.

7

Торну оставалось только наблюдать за всем происходящим, эдакой фантасмагорией made in Голиаф, в растерянности и мысленно поминая чью-то мать. Чью именно – то ли школьника-прогульщика (нет, не прогульщика, тот сам сказал, но первая мысль и первое впечатление сильны, а имени так и не выяснил), то ли вообще такую, абстрактную…
В машине, по крайней мере, было тепло. Алан включил кондер с очистителем воздуха: кашель же, а на проспекте воздуха ноль целых фиг десятых, сплошные выхлопные газы, канцерогены и мы все умрем.
Парню вроде был стало лучше… немного. По крайней  мере, он уже не походил цветом лица на импрессионистскую картину – ярко-красное на зеленоватом фоне; просто побледнел до оттенка свежемороженой курицы.
И зарыдал.
- Эй, ты чего… тебя домой отвезти?
Кстати о матерях. Элементарная порядочность все-таки: отвезти больного ребенка (хотя, ребенком мальчишка не был, скорее подростком, который обычно уже сам может о себе позаботиться). Алан представил, что сделала бы его собственная мать в аналогичном случае. Ну… отодрала за уши. А потом принялась бурно лечить. Или в другом порядке, что суть неважно.
- Ты где живешь? Эй, ты говорить уже можешь?
Надеялся, что да. Лучше уж странные фразы и стиль викторианского романа, чем кашель и слезы.

8

Слезы иссякли на удивление быстро, хотя, казалось бы, были причины литься им гораздо дольше, становясь миниатюрным отражением непогоды за тонкой стеклянной перегородкой. Не то чтобы это внезапное прекращение нервических рыданий было результатом каких бы то ни было усилий воли; даже напротив, Вэнс и вовсе не задумывался, хотя и стоило бы, о впечатлении, оказываемом им на парня, вынужденного наблюдать весь этот концерт.
Как бы там ни было, а слезы высохли, оставив после себя лишь лихорадочное поблескивание в глазах и мокрые дорожки на щеках. Сознание сделалось более-менее ясным, насколько это было возможно после всего произошедшего. Смутно припомнились все подробности недавних событий, и тоска мертвой хваткой вцепилась в горло, повиснув на душе холодным тяжеловесным грузом. Невеселые раздумья начали понемногу завладевать мальчиком, заставляя отвлечься от действительности. Мгновение он сидел сгорбившись, опустив голову, так что лицо закрыли свесившиеся медные пряди. Затем, вздрогнув, внезапно повернулся к владельцу машины, словно лишь только что заметив его присутствие. Наконец хватило соображения понять, что едва ли стоит и дальше злоупотреблять порядочностью человека, она ведь порою иссякает очень быстро, но даже дело и не в этом. Просто... стоит ли?..
Немного собравшись с мыслями, Вэнс заговорил.
- Большое спасибо Вам, мне гораздо лучше, должно быть, это из-за тепла здесь, и я вполне доберусь до дома самостоятельно. Впрочем... мне сейчас туда не нужно, совсем не нужно. Это ничего... Сожалею, что причинил Вам такое беспокойство.
Мальчик принужденно растянул губы в откровенно искуственной улыбке, вряд ли могущей кого-либо обмануть. Признаться, то, как будет оценено его «актерское мастерство» этим странного вида парнем, речь которого звучала совсем не так, как та, что Вэнс привык слышать, последнего совершенно уже не волновало. Как это говорится в умных и не до конца понятных книгах, «мимолетное разочарование»?.. Вэнсу подумалось, что это звучало немного глупо. Он снова улыбнулся, расфокусированно глядя куда-то вбок и вдаль. Следовало бы наконец покинуть автомобиль, по-хорошему раставшись с парнем, чьего имени он даже не знал.
- Сейчас я уйду. Да, сейчас.
Боже, как по-глупому это прозвучало. Забавным, однако, было лишь то, что он совсем и не знал, куда теперь пойдет. Но это было не слишком важно... А может быть, и нет? В любом случае, предаваться столь ерундовым рассуждениям сейчас не было возможности. Вэнс взялся за ручку двери автомобиля.

9

-Ну нет, - сварливо отозвался Алан. – Я тебя никуда не пущу, одного во всяком случае. Хотя бы потому, что ты несовершеннолетний, и случись чего с  тобой – меня допрашивать будут…
На самом деле, не все так просто. Потерянный в глубинах города, Алан словно бы нашел что-то странное, жемчужину в сером и скользком моллюске – или эта жемчужина окажется клочком пены. Задавай вопросы, и Голиаф ответит, говорила его мать, когда думала, что Алан слушает ее вполуха, за «экраном» из наушников, тогда еще дешевого «фрути-лупа» и дежурного «угу».
Пришло время. Алан спросил, и Голиаф ответил, послав этого парня с его странной речью, так несвойственной современным подросткам.
- У меня есть мятные леденцы, - он пошарил  в бардачке и извлек ярко-синюю упаковку. – От кашля, если что, помогают…
Он опять подумал: некоторые болезни заразны. Ну и что? Мысленно хихикнул: не в моем положении бояться туберкулеза, да и вообще – туберкулез болезнь бедных истощенных детей (хотя рыжий и не выглядел оборванцем),  а не вполне крепких парней, вроде него.
«А если у него чего похуже? Ну, там, рак какой-нибудь…»
Спрашивать было бы нетактично, и Алан продолжил веселым тоном «я-не-вижу-ваши-руки»:
- Не хочешь домой, ну и к черту дом. Мобильник  есть? Если хочешь, позвони с моего, и скажи, что тебя закинут позже. Или не звони, - похоже, мальчишка не больно-то торопился к родителям.
Дворники мерно расчищали стекло от дождевых капель. Дождь не утихал. По лужам шлепал миниатюрный диплодок, - видимо заблудился, торопился в подземку, в родной квартал. А я думал, они любят влагу, машинально подумал Алан.
- Чего бы ты хотел? Только не «уйти». Домой не хочешь, то куда? – и рассмеялся неожиданно для себя. – Или ты меня боишься? Вроде, чувак, хватает парня и тащит его куда-то… Нет, вынужден разочаровать. Я не маньяк. Просто долбо…эээ, неважно. Кстати, я не представился. Алан Торн.
Некоторые из девочек (а то и мальчиков) сейчас бы завизжали от восторга. Но, похоже, этот викторианский мальчик не знаком с современными клубными звездами. Что значительно упрощало дело.

10

Однако его, по всей видимости, не спешили выпроваживать вон из машины, под неутихающий дождь. И это, признаться, даже очень радовало — приятно на какое-то время отрешиться от забот, связанных с тем, «куда себя деть» школьнику в такую непогоду на улицах города. Забыть ненадолго обо всех удовольствиях предстоящего объяснения с родителем, которого, разумеется, не миновать. Представить себя вполне оторванным от обыденного своего существования, оказавшись в маленьком фрагментарном мирке, где мгновения тянутся с нарочитой медлительностью, и привычное притворство доходит до неоправданного лицемерия друг перед другом, вполне того и не сознавая.
Вэнс серьезно выслушал реплики парня, чуть склонив голову набок и пристально глядя на него. Не улыбнулся даже в ответ на предложение мятных леденцов. В лице парня, представившегося как Алан Торн, было, однако, несмотря на выделанную беззаботность, нечто нервное, некое умело замаскированное беспокойство. И не в том было дело, может быть, что он боялся заразиться, хотя, разумеется, увидев зрелище, недавно произошедшее, предостеречься вовсе не грех... Мальчика не то чтобы задевало подобное отношение — сказывалась привычка к нему, да и в пресловутом инстинкте самосохранения окружающих винить было бы по меньшей мере глупо, но все же сделалось на миг как бы до тошного отвращения стыдно. Но и здесь, опять же, винил он только себя, вызывающего чувства брезгливой опасливой жалости.
- Но я совсем не знаю, куда мне теперь направиться. Дома мне сейчас было бы появиться вовсе не к месту. Небольшая ссора, так, ничего серьезного, но... Вы понимаете... - он виновато улыбнулся. - И да, мое имя Вэнс Винот. Рад знакомству... - мальчик улыбнулся с должной приятностью. А впрочем, почти искренне.

11

У викторианского мальчика и имя оказалось под стать, не то, чтобы совсем что-то сверхординарное – но и не «Джон Смит» определенно.
- Вот и познакомились.
Дождь не собирался заканчиваться: сплошная стена, отозвавшаяся в автомобиле духотой, не помогали никакие кондиционеры; Алан слегка отодвинул стекло на водительском месте. Нет, он не боялся никаких вирусов, бацилл и прочую мелкую живность – почему-то припомнились коллеги с «вокального», вечно забинтованные, как мумии: шерстяные шарфы чуть ни летом, теплая одежда, «мне нужно беречь связки». Алану проще. Пока не переломали пальцы – плевать на заразу.
То, чего он боялся, не имело никакого отношения к рыжеволосому странному мальчишке с странным именем.
И к тому же, он не хотел, чтобы без сомнения, внимательный парень заметил… а хотя, поздно, небось. 
«К чертям».
- С предками поругался? – Алан понимающе фыркнул. Потом осекся. Он автоматически пытался говорить с подростком на подростковом языке, а ведь речь этого даже ему показалась архаично-вычурной.
- Прости. Я немного увлекаюсь иногда слэнгом. Я имел в виду, конфликты с родителями – это неизбежное зло. Потом просто перерастаешь это, а еще научаешься обходить подводные камни. Но иногда, ты прав, лучше поостыть всем…  - Алан покосился на непроглядный поток за окном, - в  прямом смысле.  Итак, где бы ты хотел переждать дождь и родителей?
Он не стал допрашивать, в чем именно заключалась размолвка Вэнса и Винот-старших. Зачем? Алан полагал, что все подростковые проблемы одинаковы – «они-меня-не-понимают»;  причем, с обеих сторон и абсолютно справедливо.
Все, что он мог – отвлечь парня и… и себя тоже.

12

На смену холоду наконец пришла духота, дождливо-влажная, насыщенная мельчайшей водяной пылью, успевшей пробраться в салон автомобиля. Однако дискомфорта Вэнс не ощущал, даже напротив, в отличие от нахождения на холоде — немного нарушенная тепловая циркуляция в ослабленном болезнью организме решала дело, заставляя как можно чаще одевать теплые вещи не по погоде, пусть и окружающие в футболках и рубашках смотрели с некоторым удивлением на существо в толстом свитере с воротом. Сегодня же, чуть ли не убегая из дому, второпях Вэнс забыл закутаться теплее, да и вовсе не до того было, чтобы всерьез задумываться о погодных неудобствах. Так что для него чем теплее было в машине — тем лучше. Но Алан, видимо, не разделял его мнения, немного отодвинув стекло на водительском месте. Вэнс, конечно, нерешился перечить, лишь чуть поежившись от тонкой струйки холодного воздуха, повеявшей на него.
Забавным, однако, был внезапный переход парня со слога, именуемого слэнгом, на вполне культурную речь. Притом это мгновенное видоизменение собственной речи явно далось последнему без труда, предоставляя ломать себе голову над тем, к какому же слою общества принадлежал Алан.
- Да, Вы, конечно же, правы. К тому же... В целом, виноват только лишь я. До сих пор не могу понять, что заставило меня говорить такие вещи, эти ужасные, озлобленные слова. - проговорил Вэнс с искренним раскаянием. Подобные угрызения совести были обычным делом для него, мучая даже по совсем пустячным предлогам, возводя их порой в невообразимую степеень, причину чего трудно понять постороннему наблюдателю. Да и вряд ли существовала она, эта причина.
- Но сейчас, вероятно, уже поздно сожалеть о своих поступках. Их можно загладить впоследствии, но сейчас не лучшее время. - в тихом, высоком, еще не начавшем ломаться голосе прозвучали вполне оправданные печальные интонации. Столь внезапная искренность перед полузнакомым человеком была внезапной прихотью, и только. В Вэнсе немало присутствовало детской доверчивости, постепенно искореняемой неблагоприятными обстоятельствами, но все же еще остающейся даже в необычайном количестве. К тому же что-то чувствовалось в этом парне, кажущемся таким самоуверенным, — какая-то обреченность, что ли? Глубоко спрятанная, едва чувствуемая. Так что, быть может, Винот и ошибался в своих смутных ощущениях.
- Я не знаю города, так как редко выхожу из дома. И мне, признаться, все равно. Только... я бы не хотел сейчас оставаться один. - и, испугавшись собственной дерзости, он умолк, нервно взглядывая на Алана.

13

Алан заметил, как парень поежился от тонюсенькой струйки воздуха. Мысленно обозвал себя болваном – ну конечно, это ему, здоровому бугаю, жарко, а полупрозрачному, похожему на какую-нибудь коллекционную статуэтку из фарфора, Вэнсу – холодно.
Подкрутил кондер. Стекло с тихим присвистом задвинулось на место, вновь превратив автомобиль в капсулу с климат-контролем.
Вэнс, тем временем, казался все более странным. Менее всего рассуждения о «собственной вине» напоминали рассуждения подростка; нет, серьезно – даже если не о подростках речь, кто, кроме каких-нибудь праведников, монахов-отшельников и святых способен с такой искренностью говорить: я виновен?
Мы все ищем себе оправдания.
Алана почему-то передернуло; словно вместе с радужно-серой зеркальной стеной дождя надвинулась полоса не-реальности, лентой старого немого кино.
Мальчик, разговаривающий на языке старинных романов, - не из этого мира, не мальчик вовсе,  очередная шутка той дряни, которая…
- Да ты… не переживай, - промямлил Алан, чувствуя, что ворот рубашки становится тесноват. Потом – отхлынуло, он улыбнулся фирменной улыбкой. Вэнс  снова выглядел обычным подростком, ну серьезный чересчур, так мало ли таких «ботанов»; Алан сумел избегнуть такого имиджа только благодаря зачаткам раздолбайства – тем самым, которые увели от строгого фортепиано к диджейскому пульту.
- Знаешь, это нормально. Самые близкие люди не могут не ругаться.
Алан помолчал.
- Проще не ругаться с тем, кого терпеть не можешь: просто игнорировать и все. Но, я уверен, твои уже забыли и простили, чего бы ты ни наговорил, - «а я сомневаюсь, что ты способен послать трехэтажным в лучших традициях квартала роки», - впрочем, если хочешь – может, в какое-нибудь кафе или еще куда? Ну, или ко мне. Я потом тебя закину, куда скажешь. Не сидеть же здесь, тем более, что дождь зарядил надолго.
Очередная рекламная улыбка.
Может быть, потому что мерзкопакостное чувство – «совы не те, чем кажутся», как прозвучало в одном шизоидном фильме не менее шизоидного режиссера, - упорно не отцеплялось; маячило фоном и тенью.
Вэнс Винот. Болезненный подросток, «ботан» и явный заучка.
Или… что-то другое? 
«И я приглашаю его к себе, прямо как вампира в готических романах. Ну да, я всегда был…»
- Так что?

14

Между тем что-то было... не так. Не так, как приходилось чувствовать окружающий мир ранее. Это ощущение прослеживалось чуть ли не с первой минуты знакомства с Аланом, в каждом, казалось бы, привычном жесте, слове, взгляде. Виделось словно сквозь своеобразный рентген, окрашивающий происходящее в тревожную в своей пестроте расцветку, раздражающую и вместе с тем как будто притягивающую взгляд. Задвинутое с тихим шорохом стекло. Герметизация восприятия сгущенных, насыщенных тяжестью красок.
Казалось, то же чувствовал и Алан. Он выглядел так, будто его, словно безвольную куклу, неотвратимо волокло в некий водоворот, и даже в глазах его мелькнуло скользкое месиво неизвестно (а впрочем, быть может, и слишком понятно) откуда взявшейся пустоты. Нахлынула жуть, сдавив горло цепкими пальцами, сковав тело, не давая пошевелиться.
К счастью, мгновение спустя мерзостное чувство исчезло, и мир снова обрел привычные глазу цвета, оставив после себя лишь едва заметное вкрапление непонятной гадливости. Снова все приходило в обыденное движение, милостиво даруя минуту успокоения, подобную краткой передышке перед волной, обретшей новую силу.
- Вы понимаете, не все так уж и... просто. Своими словами я коснулся недозволительного, и должен понести наказание, но чуть позже. А покамест, если Вы не возражаете, оставим этот разговор.
Слова эти звучали бы почти дрзостью, не будь они произнесены самым почтительным и идеально вежливым тоном, не допускающим и мысли о том, что мальчик имел в виду какую бы то ни было грубость по отношению к собеседнику.
А улыбки парня тем временем становились слишком очевидно наигранными, так что того уж и сложно было бы не заметить. Трудно было понять, в тягость ему Вэнс или же напротив — поведение Алана было как-то до нелепости, болезненно противоречиво. Так что становилось даже... жаль его? Как бы там ни было, а Вэнс улыбнулся тому как можно более ободряюще, поспешив ответить согласием и благодарностью на приглашение.

>> квартира Алана Торна

Отредактировано Вэнс Винот (28.11.2010 21:00)

15

Надо же, как вежливо можно сказать «не лезь не в свое дело». Алан мысленно поаплодировал Вэнсу: сам в таких ситуациях либо мялся, либо, если уж совсем невмоготу, посылал открытым текстом. Может, мне у него поучиться… даже не манерам, а дипломатии что ли? Когда дипломат говорит «может быть», это означает – «пошел ты…», а звучит-то на порядок лучше!
Интересно, кто его научил? Наверняка, родители – какие-нибудь шишки из политиков. Сами по себе мальчишки не узнают столь изысканных выражений, это ж ясно.
Да. Лучше думать так. Ботан, сын дипломата, кто угодно, не иллюзия же из Пасти прямиком – мир вокруг, несмотря на дождь и искаженные водой, размытой акварелью, краски казался вполне реальным, кинестетично-ощущаемым.
«Я уже пригласил его».
- Как скажешь, - это относилось и к теме разговора (понести наказание? Черт возьми, звучит, словно ему всыплют десяток плетей, а то и наложат епитимью; и он просто оттягивает неизбежное), и к поездке. Алан уже открыл свой дом этому… существу.
Существу? Вэнсу. Школьнику. Подростку с рыжими волосами и тонкими чертами лица, замечательного, если не приплетать всякую мистику и прочую дурь (Алан всю жизнь был прагматичен, как старый бухгалтер – или, по крайней мере, считал себя таковым),  - только своей манерой речи. Которой тоже можно найти объяснение. Может быть, он вообще иностранец, учили «правильному языку» и…
- Поехали?
Мотор тихо откликнулся на прикосновение. Машина была относительно новая, кредит по ней Алан еще оплачивал (но это не было проблемой).
- Тут недалеко… - он хотел было сказать про Тридцать Три, ведь все знают этот район, а потом вспомнил Вэнсово «я плохо знаю город». 
- Пережидать дождь там лучше, чем в машине.

>>> квартира Алана Торна


Вы здесь » Голиаф » Тридцать Три и Бёрдленд » Центральный проспект