В этом сезоне в моде мертвые руки.
Пандора быстро шла по галерее в выставочный зал, где ждал ее протеже. Теперь уже известный фотограф Алекс Мюррэй, которого она нашла в одном баре в обнимку с бутылкой спиртного и старым пленочным Кэнон. На заляпанной стойке лежал ворох фотографий, в основном черно-белых или сепийных, по глянцевой поверхности которых скользили грязные пальцы мужчины. Еще один непризнанный гений. Презрительно поджав губы, Пандора тогда хотела пройти мимо…
- Госпожа Шерман! – Алекс бросился ей навстречу, едва Роксана показалась в зале. Искренняя неподдельная радость в голосе. Как и все, он был очарован ей и считал своей музой, ангелом-хранителем, спасшим его в момент отчаяния. А она пока не считала нужным его разубеждать. Талантливый вдохновенный щенок.
- Алекс, - она почти пропела его имя, очаровательно улыбаясь и подавая руку для поцелуя, - поздравляю тебя, теперь ты не просто популярен, а знаменит.
- Только благодаря вам, мадам, - он почтительно склонился над кончиками пальцев.
Роксана только усмехнулась.
…Тогда она пришла охотиться. Ей нравился монстр внутри нее, на пару с которым они с удовольствием запускали руки в распоротые животы своих жертв. Осталось только выбрать, соблазнить, а потом поставить очередной эксперимент над собой и кем-то еще. В голове у каждого своя начинка: лабиринты эмоций, хаотичный клубок экспрессии, холодные грани логики и тонкие лезвия четких построений. У нее в голове жили механические шестерни, напрочь перемалывающие все человеческие эмоции и чувства. Бомба замедленного действия. Пандора сама была сосудом, который мог взорваться в любой момент, обрушив беды на окружающих. Она скользила цепким взглядам по своим случайным одноразовым знакомцам в баре. Все они сюда пришли с какой-то целью: найти на дне бокала покой, познакомиться и развлечься, отдохнуть… такие простые желания. Кто-то сегодня получит все это, но цена будет высокой. Дорогие туфли аккуратно ступают по грязному полу, обходя пьяного фотографа. Он неуклюже развернулся, и на пол к ее ногам упала фотография. Роксана наклонилась, чтобы рассмотреть ее получше…
- У меня не слишком много времени, но я хочу посмотреть твои работы.
- С удовольствием покажу вам, мадам Шерман.
Алекс галантно предложил свой локоть и повел по галерее. Ему нравилось ловить момент, и он азартно по-снайперски щелкал затвором фотоаппарата. Он считал, что создать построенный кадр может каждый, а поймать его только единицы, и за это Роксана его уважала. Алекс предпочитал социальные темы. Нищета, мутанты на свалке, вооруженные столкновения, война – грязь человеческой жизни приобретала в его немых историях духовность. И кто знал, врал ли он. Дети с глазами стариков, взрослые с глазами животных, десятилетние мадонны, ставшие уличными проститутками, пьяницы, глядящие философами, наркоманы, молящие о прощении запекшимися губами. За непонятную любовь к этим отбросам этот талантливый жизнерадостный мальчик едва не погиб, пробираясь куда не следует.
…Рука. Рука истинного, сжимающая… хлеб? Претенциозно… Гамбургер? Пошло… Впрочем, жизнь иногда не оставляет выбора. Скрюченные окровавленные пальцы, неестественно вывернутое запястье… Кто бы это ни был, он очень хотел жить, но ему не позволили. На заднем плане в затемнении морда собаки, лежащая на лапах. Унылые дворняжьи глаза. Где ты снимал это, милый? Отчаянье, рука, кровь, запястье, собака, скорбь… это было отчаянно красиво и смертельно печально. Один маленький клочок бумаги выражал больше чувства, чем она сама за эти годы. Пандора перевела взгляд на засыпающего пьяницу и велела своему телохранителю погрузить бесчувственное тело в свое авто. С тех пор у пор у нее появился новый раб, а мир узнал Алекса Мюррэя. 
Они шли от стенда к стенду, от одной вопящей истории к другой. Все эти снимки объединяло одно безумно открытое выражение эмоций, страдания ли, радости… Все они хотели поделиться частицей своей жизни. Пандора слышала их голоса, которые орали наперебой, и думала, насколько она иная. Ее давно ничего не трогало, оставался только научный интерес. И жажда власти, за еще один кусок которой ее маленькие хрупкие ладошки превращались в хищные клешни гарпии. Вполголоса слушая фотографа, Роксана задумалась об источнике, о котором узнала совершенно случайно. По слухам он давал неограниченные возможности. Что может быть лучше? А возможные опасности только подогревали интерес. Нет-нет, она получит его любым способом.
Роксана улыбнулась своим мыслям, глядя на Алекса. Тот вдохновенно вещал о концепции фотографии, думая, что она улыбается ему.
--… только когда я вышел оттуда, я заметил, что плачу. Но кто-то должен показывать людям, как бывает в жизни, поэтому она здесь, моя лучшая работа.
Она только сейчас поняла, что стояла пять минут перед изображением и не понимала, что перед ней. Бетонная коробка, с черной подводкой сажи, месиво из каменного крошева, осколков стекла и человеческих останков. Она вспомнила, как в прошлом году произошел взрыв торговом центре. На первом плане лежала, безусловно, мертвая женщина, с поломанными обожженными крыльями, которыми она в попытке отчаяния закрыла ребенка, чудом выжившего в этой мясорубке. Девочка выглядывала из мертвых объятий и, кажется, не пыталась выбраться. Наверное, из-за шока. Она не плакала, просто смотрела в сторону и, как будто, ждала чего-то, прижавшись щекой к неживой руке, глядя недетскими глазами. Под картиной было название «Психея».
- Иди, Алекс, ты должен уделить время и другим. Я постою тут.
- Хорошо, мадам Шерман. Надеюсь, вы еще побудете здесь.
Она кивнула и замерла перед стендом. Эти люди жили незнакомыми для нее понятиями. Они любили и ненавидели, радовались и скорбели, жертвовали собой и предавали с одинаковой силой, нелогичной и непонятной. Крылья у мертвой матери были черные.