Только сейчас, сняв перчатки и кожаную куртку, запихав всё это барахло в притороченную сумку мотоцикла, забрав ключи и заботливо осмотрев, опустившись на корточки, колёса, Прэстон понял, что падает от усталости. Тяжело поднялся, опираясь ладонью на седло своего стального коня, тот – чёрно-хромированный Харлей разве, что не заржал в ответ. Скрипнула под пальцами кожа обивки, под подошвами – крошево битого стекла, а дальше по глазам прощёлкали фары проносящихся поздних автомобилей. Кайл прищурился и, сунув руки в карманы, пошёл считать ступеньки вниз. Этот так называемый Клуб так называемого Танго был явно противопоказан демону, потому что будил в душе запретные мысли и сладострастные желания, мешал сохранять нужное ему олимпийское спокойствие и непроницаемое выражение на лице, когда он своими глазами видел… это. Это. То, что он не мог себе позволить. Не мог или не хотел, но  разбираться в своих муторных и тёмных страстях бизнесмен, меценат  и просто прекрасный парень Кайл Прэстон явно не собирался, и, напустив на себя безразличие и весёлость, шёл сцепив зубы между танцующими, бурчал слова извинения, если задевал плечом, и хмуро отказывался, если приглашали танцевать. Демон прекрасно понимал, что не сможет танцевать танго ни с кем, даже с собственным сыном, который вызывал терзания отнюдь не отцовской любви. Иногда мужчина думал, что мальчишка здорово отомстил ему за всё, что испытывал от отца сам.  Ведь именно за ним каждый раз приходил Прэстон в этот гадюшник, чтобы увести подальше от маслянистых взглядом блудливых мужчин, вернуть матери, ну, или забрать с собой. Ночи, распалённые огнём танго, виски и терпким запахом разгорячённого мужского тела сулила блаженство.
Когда глаза привыкли к полумраку и силуэты перестали напоминать размазанную акварель, оказалось, что новоявленного танцора тут нет. Прэстон немного послонялся по залу, пользуясь тем, что оркестр взял маленький перерыв, и посетители дружно вернулись к своим чаркам с алкоголем. Духота тянула тонким ароматом дешёвой косметики, сигаретного дыма, начищенного паркета, тел. Сверкали до зеркального блеска вычищенные туфли танцоров. Светлые рубахи явственно промокли от пота. Но разворотом плеч, осанкой и узкими бёдрами ошалевших от музыки мужчин, Прэстон был готов любоваться бесконечно.
Добравшись до «хозяйского» угла, рухнул на стул, не вынимая рук из карманов, уставился на танц-пол, через минуту расслабленно вытянул ноги, устроил одну на другой:
-Я что-то устал, - пробормотал, не поворачиваясь к Таотао, - хорошая ночь… позвонили, сказали, что тут мой сын, не вижу его, он был или мне насвистели?
Кайл не очень церемонился с хозяином заведения, но не было в его манерах не подчёркнутого неуважения, не стремления быть развязным, просто он вбил себе в голову, что церемониал можно упростить, когда общаешься с владельцем клуба, где так откровенно бросается в глаза страсть, разделяемая только мужчинами.

Услышав новость, Кайл лишь вздохнул, хотя в сердце царапнуло неуместной ревностью, которую он тут же отогнал, устыдившись, что позволил себе слабость. Пружинисто выпрямился, так чтобы было удобно взять стакан, цокнул языком, глядя на то, как ловко чёрный, как вакса бармен смешивает напитки:
- В этом клубе быть чёрным даже удобнее, чем белым, Элиас, - белозубый оскал, а в глубине вспыхнувших  агрессивным весельем, зрачков, заскакали черти, - краснеть от перехватывающего дыхание зрелища можно сколько угодно…
Ленивый жест в сторону паркета, где стелились в упругом графите чёткие силуэты вспотевших танцоров, и где в выпуклых бицепсах и судорожно вздёргиваемых кадыках, когда партнёр хлыстом прогибал торс было больше страсти, чем в бушующем пожаре.
-Не обижайся, Мусафаил, - принял стакан с виски из могучих рук бармена, - я собственно со школы за сегрегацию, и прочее, ты готовишь чудодейственные коктейли, спасибо.
Глоток пылающей «огненной воды» и горло перехватило, швырнуло углей в раздосадованное сердце и мужчине хватило второго глотка, чтобы допить. Поболтал сиротливыми кубиками льда на дне стакана, достал сигареты, выудил последнюю, прикурил и кинул смятую пачку на столик, наслаждаясь иллюзией покоя, и тщательно игнорируя скользящие по нему взгляды.
Нет, это не были взгляды жадных репортёров, партнёров или коллег, это были рыскающие взгляды голодных и растравленных хищников, которые были готовы устроить гон прямо тут, на виду у всех.  Рвать из-под кожи свежее мясо с кровью, убивать медленным ядом укусов-поцелуев, содрогаться в истоме оргазма, влюбляясь и расставаясь в минуты пока до позвоночника пронзает музыка этого танца.
Наверное, следовало встать и уйти, уйма дел не давала и часа лишнего, чтобы отдохнуть, а уж в преддверии гонок, когда все внезапно, как с ума сошли, смело ставя на пару конюшни Прэстона. Сам Кайл не сомневался в качествах своих питомцев, знал, на что они способны, но ажиотаж толстосумов вокруг этих гонок  превысил даже самые радужные надежды , и Прэстон без ложной скромности рассчитывал на огромный куш. Нет, на огромный – преогромный куш. Плюс дела в компании требовали его внимания, и Барон, к которому приходилось нехотя, но срываться в самые неподходящие моменты, не говоря уже о собственном сыне, ради которого мужчина побывал в таких захолустных клубах и клубиках, что вспомнить было тошно. И этот байкерский маскарад ещё, цацки звенят, словно у барана колокольчик, мелькнула угрожающая мысль, когда поворачиваясь весело звякнули клёпки на напульсниках. Маскарад так по всей программе. Вплоть до звонких браслетов, цепей и латунной пряжки на ремне.
Услышав слова Таотао, мужчина тихо рассмеялся:
-Какой же интерес и без меркантилизма, если рядом «мистер всё может», говорите, Таотао, что там у Вас, Вы так хорошо присматриваете за моим мальчиком, что я не переломаюсь, ответив услугой за услугу, - всё ещё, улыбаясь, посмотрел на испанца, словно подбадривая, ну, старина, на какую лошадку будем ставить.
То, что вопрос будет касаться скачек, Прэстон не сомневался. Взгляд пристальный глаза в глаза, не мигающие колья в чрево, что вынашивало желание получить своё, :
- А Вы бы не отказались, любезный мой хозяин, обойтись без букмекера, всё же два часа ночи, разбужу не дай бог, а он сварлив...и потребует с меня неустойку, а я так не люблю переплачивать, - полушутя.
И ленивое коварство барина, избалованного тем, что все хороводятся под его дуду.  Тон ровный, голос спокойный, азартно сейчас только смотреть в глаза кавалеру, разглядывая в зрачках непокорную страсть к игре.

Отредактировано Гэндзи (26.11.2010 20:50)

Мужчина не сделал попытки отстраниться, хотя кожей чувствовал, что от близости стало неуютно, и мышцы сковало напряжение. Насильственно улыбнулся, явно стараясь не забывать, что ему выгодно быть славным парнем, посмеялся на замечание о том, что, мол, сеньор Лорка ещё тот плохиш, которому порядочные отцы не должны доверят своих мальчиков и девочек. И даже умелая ложка дёгтя за шиворот не заставила выйти из себя, не изнасилуют, и на том спасибо, словно говорил пристальный, но без тени неудовольствия взгляд. Вернее, пусть только попробуют, старатели чокнутые, пусть только попробуют пальцем тронуть.
Кайл был уверен, что сумеет увернуться от удара, которым жёстко бьют в поддых, чтобы сбить дыхание, заставить потерять равновесие, а то и вовсе свалить с ног. Но годы практики в суде, на публичных тусовках, среди законников, копов, отъявленных аферистов, политиков, журналистов и прочих, прочих, прочих, перед которыми лишь стоит только оступиться и они сожрут с костями, а кишки ещё набьют рубленным мясом и сделают колбасу, вся эта мешанина из встреч научили владеть собой.
Сын шатался в этот клуб и, значит, отец просто обязан поддерживать с его владельцем ровные и полезные отношения, ведь стоит кому-нибудь только разинуть рот, как стервятники найдут тут, обвинят, превратят интимную историю в сплетню, раздуют до небес и повесят на первую полосу фотографию того самого унитаза, на котором предположительно (любимое словечко Прэстона в юриспруденции, незаменимо следовало за ним и в обычной жизни) кто-то кого-то мог изнасиловать. Притон или клуб, разбираться никто не будет.
От вороха мыслей, демона отвлёк взгляд Элиаса, и всё бы было объяснимо, и вызвало бы привычную надменную усмешку, пошловатую двусмысленность в ответ, глянцевый блеск чёрных глаз, но тут тангеро ткнул своими немигающими глазищами в рот и выдал ту единственную фразу, которая порой переворачивает разговор с ног на голову. Сбивает с безупречного расположения в пространстве, как плевок в полёте слишком расфранчённую бабочку. Так ещё пришпиливают к картонке шпилькой редкого жука, который в агонии даже забывает пошевелить конечностями:
-Вот это… новость… - медленно протянул мужчина после подзатянувшейся паузы, голос прозвучал хрипло, ведь пришлось сглотнуть изрядную порцию слюны, что бы заставить себя что-то сказать. На стремительно побледневшем лице полыхнул на миг ожесточившийся взгляд.  И все усилия до единого, -  удержать, рванувшееся было монструозное отражение, стискивающее от кадыка до печёнок острыми, как бритва когтями.
-Вот так мамка, вот так молодец… - отрывистый, лающий смех, а во взгляде арктический холод, чёрная пустота, льющаяся мгла бездны, и снова спокойствие, словно озеро в летний полдень, взглянул, едва прищурившись,  - интересно, вспомнит ли она Вас, ТаоТао. Покачал головой и вздохнул, а ногти вонзились в ладони, и злость на себя, что совершенно растерялся. 
Пальцы чуть твёрже стиснули сигарету, и на скулах заходили желваки, но в остальном мужчина вёл себя так, словно ничего существенного не произошло. Его мать была женщиной в высшей степени порядочной, как казалось Кайлу, любящей отца, а тут какой-то памятник древнего зодчества, не было печали, с неприязнью подумалось Прэстону. Было неприятно, раздражение едва заметно обозначилось в улыбке. Глупо было раздражаться, глупо, особенно, если мужчина, который трахал его мать, теперь владелец клуба, в которым выпендривается сын, и значит, нельзя тронуть и пальцем всю эту шарашку.
-Лучшая пара Нокса хромает, - рассеянно отозвался, всё ещё растравляя себе нервы последней новостью, - Вы проиграете, Таотао, ставки в пользу конюшен Джона ничтожны, наверное, на тренировке они отстали от моих на два круга… - откинулся на спинку стула, прикрыл  ладонью глаза, словно от режущего света, - а та картина, что однажды… случайно, - выделил сухим смешком слово, - пропала и, кажется, кого-то поймали или чёрт с ним, что сделали, её она подарила Вам, ведь так?
Тон не терпящий возражения, уверенность, тактичность, властность, но при этом полная растерянность.  Водевиль, честное слово, стыдно как-то, сбежать что ли, думал Кайл, понимая, что вцепится в картину клыками, лишь бы забрать своё у этого... танцора.

Отредактировано Гэндзи (26.11.2010 20:50)

Ебать, угрюмо подумал Кайл, глядя на мужчину, который очень ловко задел за живое, и теперь вкушал его запоздалую попытку прикрыться от щупальцев взгляда. Если бы Таотао сказал, что снял со счёта Прэстона несколько миллионов, то это бы не произвело такого впечатления, как расчетливо произнесённая фраза о сходстве. Было красиво сидеть на этом пластиковом гвозде и с улыбкой утираться от намеренного внимания со стороны испанца. Но Прэстон сидел и даже в тему кивал, ощущая, что упоминание о матери в этом клубе, и этим мужчиной вызывает болезненную реакцию, и он понимал, что мужчина чувствует это, и с этим решительно ничего нельзя было сделать. За напускным равнодушием дёрнулось бешенством сыновья ревность, и скрыть её за небрежным тоном, прекрасными манерами и вежливым смехом можно было, где угодно, но только не в этом клубе, где душу сперва растравило рвущее условности танго, потом жадное воспоминание о сыне, и вот теперь краткий экскурс в прошлое собственный матери.
Лучше бы поверить, что Таотао говорит правду и всё это просто фотографии в глянце, но Кайл не верил никому и поэтому зло ревновал. Когда она могла завести любовника? Да, в любое время, ведь отец всё время был на работе, и светские вечеринки, приёмы, концерты и благотворительные мероприятия  частенько посещали только мать и сын. Мальчик рано понял, что ему приходиться сопровождать маму потому, что Прэстон – старший был занят, и научился испытывать что-то вроде собственнического инстинкта, если выходил в свет с молодой и красивой матерью. Он был её спутником, кавалером, ухажёром. Он подавал ей пальто, руку, чтобы она вышла из машины, бокал вина. Он зверел, если к ней подходили другие мужчины, и пока однажды не произошёл довольно неприятный разговор между ним и ею, который закончился бурным скандалом, и не менее бурным примирением, Кайл считал, что для неё существует только его неловкая помощь и любовь отца. Каким же я был идиотом, вяло кольнула и без того в замученное самолюбие мысль.
-Никто и никогда, Таотао, - зверь внутри притих, уступая пальму первенства усталости, и желанию отделаться от пристальной игры в гляделки, - какая ерунда…губы с каких-то обложек, - Кайл плеснул себе выпивки, уже не мороча голову, чтобы разбавить, и впервые за вечер его скулы чуть порозовели от выпитого, - да, да, монашка с задранной юбкой, такое у неё примечательное выражение в этот момент, - губы скривились в кривой усмешке, - просто заглядение, - замотал башкой на вопрос о дарители, - ну, что Вы…как бы я мог …
Найти нотариуса, открутить ему голову, выдрать ему почки вместе с правдой, и получить то, что принадлежит мне, со злой иронией подумал Прэстон.
Слушая звуки музыки, замолчал, цедя маленькими глотками виски, взгляд зацепился за одного особенного приглянувшегося тангеро и его упругим задом Кайл любовался, совершенно не стесняясь своего внимания:
-Я знаю, что эта картина принадлежала моей матери, - не отрывая взгляда от танц-пола спокойно произнёс демон, - я не буду вникать в документы, как юрист, - лёгкая насмешка, - как юрист и я прекрасно знаю, как подписывается договор, первый курс, Таотао, первый курс, какие вопросы, и я не хочу сейчас представлять причину возникновения подобной дарственной и не буду стремиться оспорить…
Мельком взглянул на мужчину и качнул стаканом в расслабленных пальцах, кольца, облепленные черепами, звучно зазвякали о стекло:
-Я занудливый адвокатишко со связями, и будь я свиньёй неблагодарной,  я бы не был другом этого замечательного клуба, - глоток, опаливший пищевод и заставивший прижать ладонь к губам, так полыхнуло сочной горечью, - ммм, бесподобно…
Дёрнул ворот сорочки. Становилось жарко. Сполз пониже на этом пластиковом недоразумении, что гордо именовали «стул»:
-Нокс – рвач, но не подонок, любезный хозяин, и поверьте мне на слово, его пара в рыхлой заднице, но, если хотите я поставлю на него, - ленивая небрежность движения кисти, мол, чёрт с Вами, - но Вы не получите ничего. Просто предостерегаю, - в чёрных агатах глаз лезвия бритвы. Не делай глупостей, приятель, не делай, не де-лай.
Похрустел суставами, и, не оборачиваясь, бросил:
-Мне нужна картина, Элиас, нужна эта чёртова картина. Ты спросил, что за история… – Кайл нарушил правило клуба и обращения, но сейчас он не придавал этому значения, погружаясь в мир прошлого. Теперь его голос звучал приглушённо, говорил он с явной неохотой, видимо упуская что-то из рассказа или намеренно игнорируя:
- Она висела в кабинете отца, потом её перевезли на виллу к морю, тогда, - мужчина споткнулся в изложении фактов и перескочил на другое, - мне было три, но я помню, что она висела в маминой спальне, - сцепил зубы, и облапал взглядом зад танцора, который приглянулся. Помолчал, - семейная пастораль тебя не касается, но потом картина пропала, мать клялась, что не продавала, отец подал заявление в полицию, кого-то даже вроде задержали и обвинили в краже, у отца тогда случился удар и он едва не бросил нас, потом были ещё какие-то неприятности, впрочем, не важно. Не важно.
Остановил свой пустой рассказ Прэстон, понимая, что глупо нести ахинею, а выворачиваться наизнанку перед этим истинным ему явно не хотелось. Погладил пузатый стакан по прохладному боку:
-Как мне её получить?

Отредактировано Гэндзи (27.11.2010 02:40)

Кайл констатировал, что плывёт, когда не шелохнулся, едва мужчина стиснул до боли его кисть. Мелькнула бредовая мысль: «словно отец» и тут же внутренне расхохотался, ну, конечно, батя, вот и встретились. Сухая ладонь Таотао была крепкой, а прикосновение по-мужски расчетливым, и было бы всё прекрасно в качестве прелюдии к танцу, но Прэстон не танцевал.  Демон отдавал себе отчёт в том, что пил на голодный желудок, хотя это не оправдывало вообще и никак. Но  ещё и с мучительным удовольствием осознавал, что ведётся на самолюбивое желание получить то, что не стоит и гроша ломанного. Реликвия взревновавшего сына к тайне блядства собственной матери. Хмурился, мягко улыбаясь Элиасу, доставая сигареты, бросая небрежным жестом новую пачку на стол, выбивая одну и закуривая, выдыхая твёрдые струи дыма из носа. Курил и сверкал чернючими глазами, боясь до полусмерти, что обернётся прямо на глазах у сотен ни в чём не повинных истинных, боялся, потому что внутри надрывался голод, и даже спустя столько лет, Кайл не всегда понимал, что может случиться с ним в следующую минуту. Сейчас он явственно осознавал, что попал в капкан этого места, и любое движение отдавалась едва не животным трепетом в натянутых как струны мышцах.
Вертлявый тангеро перед глазами выписывал восьмёрки своей жопкой, чёрный, как беззвёздный небосвод Мусса творил пёстрые коктейли своими ручищами, мужчины и юноши, как сплетённый клубок змей извивался в волне музыки. Пахло виски, потом, похотью, кожей и сигаретным дымом, лимоном, который принёс хозяин клуба. И всё-то в  точёной фигуре Элиаса - матёрого жиголо было, как умелая импровизация – грация, осанка, кошачья мягкость, а ел он глазами, словно видел основное блюдо, и Прэстон, осклабившись, искусав губы, поиграв в гляделки, понимал, что не уйдёт, пока не получит в клыки стоимость этой дешёвенькой монашки.
Сбил пепел, задрал голову, глядя на сводчатую темень потолка, расчерченного огненными отражениями. Слушал музыку и то, как кровь звенит в висках. Пульсирующия жар обдавал нутро неудержимым желанием сорваться на любое теплокровное существо, губы дёрнулись в смешке, обнажая белые, как сахар резцы. Вот кабы сидеть в кабинете, да при галстуке, и всём параде, да пить чай, отдавая приказания секретарше! Но никак  не в клубе, в распахнутой до пупа рубахе, покрытым испариной, напивающимся в одну будку, и скалящимся на резонные предложения не рисковать, не вспоминать, не думать, а главное, не ревновать мать.
Подхватил ломтик лимона между двух пальцев и сунул рот, стараясь не морщиться от кисели, стиснул зубами сочную мякоть, так, что сок брызнул на язык и зажмурился. Кисло. Хрипло выдохнул и допил порцию виски, медленно и расслабленно опустился на неловкий пластик своего стула, во рту стоял устойчивый вкус алкоголя, погонял языком лимонную косточку и проглотил:
-Через неделю ты скажешь, что не продаёшь снова, - хищно блеснули глаза, когда посмотрел на Таотао,  - ты не хочешь моих денег, я знаю это, и не буду настаивать, ты ведь думаешь, что ты мудрец, который знает что-то, что нельзя купить за бабки, ну, предположим, - затянулся новой сигаретой и выпустил дым в потолок, пружинисто выпрямился, вперил не мигающий взгляд в мужчину, - сейчас мне нужна от тебя услуга, и я предлагаю, это справедливо, - проглотил ком дыма и снова глубоко затянулся, заговорил, не спуская внимательного взгляда с тангеро, - хочешь ставку? – и без паузы, буднично, словно подписал ничего не значащий документ.  - Мои лошарики выигрывают на скачках, и ты отдаёшь мне картину и дарственную, ну, а коли нет, - вздохнул и устало влип в пластиковую спину, сцепил пальцы в замок так, что только кольца брякнулись друг о друга, на лице равнодушное выражение, скрывающее, как упрямая складка рассекла переносицу,  - впрочем, назови свои условия, и я подарю тебе пегасёнка в придачу.
Глухая усмешка и точёный взгляд зверя в обрамлённые чёрными ресницами звенья цепи- глаз Элиаса. Лениво дёрнулся кадык, проталкивая  порцию виски, ладонь небрежно отёрла рот.

Отредактировано Гэндзи (28.11.2010 21:39)

На так умеренно подчёркнутое обращение «мистер Прэстон», Кайл потёр пальцами бровь, словно в размышлении о семантике понятия продам, но сам же ощущая ту неприятную неловкость, которая заставила опустить глаза, будто отчитали на родительском собрании. Неловкость не стыд, но и она заставляла сердце забиться быстрее. Прэстон понимал, что позволил себе подобный тон только из-за того, что …что, а из-за того, что ты эгоистичная скотина, Кайл Прэстон, и тебе не понравилось, что этот парень трахался с твоей матерью. Всё, что твоё – только твоё, это же жизненное кредо, дружище, а тон, сеньор Родригес потерпит этот тон.
Демон почти успокоил себя, и гордо вздёрнув подбородок, и скрестив руки на груди, был готов выслушать стоимость своего каприза. Принципа, блажи, упрямого нежелания уступить то, что относилось к категории: «моё». В глазах прыгали насмешливые черти, а следов смущения, как ни бывало, и бледная кожа с намёком на универсальный загар горожанина, проводящим редкие минуты на солнце словно вновь приобрела матовый оттенок безмятежности.
Кайл был готов услышать почти всё, кроме предложения поработать на «разогреве», помыть полы и интимничать по желанию. Прэстон так растерялся, что, несмотря на свою хвалёную выдержку, почувствовал, что скулы обожгло огнём. Сердце бухнулось под кадыком и загрохотало в глотке, глаза распахнулись, и у миллионера и мецената  мелко задрожали губы, когда он пытался не рассмеяться, слушая, что ему говорит Элиас. Смех надёжная защита от шока, страха и стыда, и мужчина понимал, что всё вместе заставляет его нервно всхлипывать от сдавленного смеха. Слов не было, горло, словно стальным обручем сдавило. И оставалось только смотреть во все глаза то на Паоло, того самого тангеро, задницей которого Кайл восхищался с таким бесстыжим внимание. На чёрно-ваксового Муссу, возвышающимся над барной стойкой,  которому придётся помогать…мыть полы. Мужчина запустил пятерню в волосы и крепенько так себя потянул, когда опёрся локтем о колено, тогда опустил голову ниже, и окунул в растрёпанные пряди пальцы второй руки, плечи мелко сотрясались от смеха. Унижение было таким колющим, что сказать было совершенно нечего. Десять дней поработать тангеро, выписывая круги вокруг одержимых похотью сущностей, десять долбанных дней, за какие –то там пять баксов в ночь и чаевые, которые будут пихать куда? В брюки, вероятно. Представляю себе заголовки газет, боже мой, пресса меня сожрёт, а мальчик? А жена, о, господи, мамочка, какого же хера ты полезла на этот хер. Мысли Прэстона метались как воздушный шар на нитке, и все они были такими мучительными, стыдными и глупыми, что поднимать голову, и смотреть на Таотао было невыносимо.
Раз, два, три, пегасёнок в довесок, нервно выдохнул. Распрямился, выдохнул, поборов приступ веселья, вытер о штанины вспотевшие ладони, поёжился, чувствуя, как по хребту проползли тёплые капли пота:
-Действительно, от чего тут отказываться, Таотао, - голос дрогнул. Край рта дёрнулся в кривой улыбке, в глазах мелькнула ирония. Внутри мелко колотило от нервного напряжения, мысль о публичном позоре прицепилась репейником. А, если Нокс и, правда, придержал свою пару? Ерунда, мои коняшки лучшие, ответил рассудок, а сердце пропищало что-то из серии, ну, вот и дурак, - да, - неубедительно промямлил, постепенно приходя в себя, и прикрываясь своей привычной уверенностью и барственностью, неторопливо закурил, стискивая сигарету зубами, спросил, - проблемы с тем, что я не умею танцевать, не возникнут, я думаю.
Откинулся на спинку стула, воткнул клином взгляд прямо в глаза, тон, словно в суде:
-Картина и дарственная за десять дней работы в Вашем клубе, по рукам сеньор Родригес, можете подыскивать для моей картины хорошенькую упаковочку…

Было жарко и пьяно, тот жаркий градус, когда желания были исключительно плотскими, а мысли непотребными, следил, чуть прищурившись за теми, на кого указывал Таотао, одобрительно кивал, похотливо улыбался и думал, что, если сейчас не трахнется с кем – ни будь в грязной кабинке сортира, то лопнет от напряжения. Кровь катилась горячо и густо, пульсируя так, что по хребту растекался веером мандраж. Что, что? Пегасёнка, извольте, хоть стадо. Всё будет чики-пуки, не сомневайтесь, господин спорщик. Тревожным колокольчиком мысль о паре Нокса, а что, если? Ерунда. Победят мои, остальные будут вихляться на круг позади. Рваные мысли в сочетании с рассеянными о том, что Барон, если узнает, то голову и открутит. И пегасам, и советнику, да и прочим, кто пикнуть посмеет, что это смешно, а не дико, спорить на мытьё полов. Хохотнул, словно минуты назад не вспыхнул, задетый за живое, но всё казалось несерьёзноё игрой, а вот за минуты сочного удовольствия, возбуждения и зрелища, от которого нет, нет, а сладко заноет в паху,  можно было и расплатиться, уступив от звания «бесчувственный мистер Прэстон» каплю прочувственного смущения.
Кайлу нравился тот животный магнетизм, что исходил от гибких танцоров, ему нравился сеньор Родригес, нравился, похожий на спелую чернику Мусафаил. Всё это было чисто и понятно, своего рода терапия для одиноких сердец, и эти мальчики, что влюблены радовали глаз своими светящимися от желания и счастья мордашками. Прэстон  же от слов хозяина почувствовал себя совершенным чужаком. Вором, который явился в чужой дом и явно загостился.
Пьяные мысли были до того сентиментальны, что демон был бы готов всхлипнуть, но это уже было бы чересчур, хорошего понемножку, итак наобещал уже всего, что только можно было, а теперь хватит.
Усмехнулся, сунул руки в карманы, после того, как обменялся с Таотао честным рукопожатием, вцепился почерневшими глазами в его, когда тот, лайнув смехом поставил в пару своим партнёром.
Демон ничего не ответил, просто смотрел на тангеро, не испытывая ничего, кроме физического желания, которое властно требовало удовлетворения. Поджарое тело, жёсткая манера торжествовать, лукавая решительность, твёрдая линия рта. Он только что станцевал танец, который раздразнил зверя, и это было восхитительно, когда в лицо ударил запах терпкой цедры лайма. Мужчина любовался любовником своей матери, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в его запястье, не дёрнуть на себя так, чтобы кости затрещали, не вогнать ему в глотку язык, чтобы выпить этот проклятый лаймовый сок прямо вместе со слюной.
В глазах запрыгали бесноватые черти, губы изогнулись в насмешливую линию, плавно поднялся, с удовольствием чувствуя, как по затёкшим мышцам прошёл электрический ток мурашек. Рубаха, прилипшая к спине, влажно мазнула между лопаток. Руки опустил в карманы, как привык, как было удобно, и отвесил шутливо – изысканный полупоклон:
-Хорошего выступления, Таотао.
Кинул на столик деньги и, проскальзывая между танцуюшими, насвистывая, пошёл к двери, мягко обводя за талии тех, кто строил ему глазки, и, прижимаясь к тем, кто настойчиво тёрся о бёдра. Ночь ещё не закончилась, а голод стоило утолить…