Указания по составлению анкеты даны в правилах игры.
Жители Голиафа и его окрестностей
Сообщений 1 страница 14 из 14
Поделиться203.11.2010 17:39
Хантер Маклейн. Для всех знакомых, друзей, родных, встречных и поперечных – просто Хантер. Тридцать шесть лет, высокий рост, спортивное телосложение. Чёрные глаза, тёмные волосы. Смуглокожий. Короткая стрижка, почти под ноль. Первая группа крови. Сержант полиции. В армии не служил, судимостей не имеет. Это если вкратце, а если копнуть поглубже – типичный выходец из гавайских трущоб.
Отец, считавший хорошую взбучку лучшим и единственным методом воспитания подрастающего поколения, был толкачом. Сбывал наркоту голубоватым молокососам из колледжей. Часто заваливался домой посреди ночи, обдолбанный до пены у рта, с такими же невменяемыми дружками или в компании пьяных потасканных проституток, орал на детей, бил жену и снова исчезал. Однажды ушёл и больше не вернулся. Упал ли он с моста, стал ужином для монстра или его придушили в каком-нибудь тёмном переулке за дозу героина, родные так и не узнали.
Мать из-за непосильной работы и неизлечимого пристрастия к алкоголю к тридцати превратилась в старуху. Несмотря на это, родила двух здоровых малышей. Третьему, крошке Ронде, не повезло. У неё была обнаружена передавшаяся от матери ВИЧ-инфекция, которой ту наградил её тогдашний ухажёр. Одним подарком великодушие сраного казановы не ограничилось. Когда между любовниками разразился очередной скандал, тот свалил, попутно обчистив со своими приятелями весь дом. Крошка Ронда не протянула и года. В тот день, когда дешёвый деревянный гробик опустили в неглубокую яму на обочине кладбища и засыпали промёрзлыми комьями земли, десятилетний Хантер пообещал себе, что он ни за что не позволит засунуть себя в такой же ящик. Ни себя, ни мать, ни старшую сестру.
От отца ему передались невоздержанность, импульсивность, упрямство и жестокость. От матери пробивное упорство. И вырос бы он твердолобым головорезом, закалённым в бесконечных стычках с уличными бандами и отуплённым постоянной борьбой с дикой нищетой, если бы не счастливый случай, приведший в их дом Ронду Дженкинс.
Как вы представляете себе социального работника? Пожёванная тётка неопределённого возраста, с ярко напомаженными губами на некрасивом мясистом лице, в толстых роговых очках и бесформенном деловом костюме, в котором она так аккуратно присаживается на краешек единственного дивана у вас в гостиной, что сразу становится понятно, как она боится замарать свою юбку. Встретившись с ней взглядом, вы тут же ясно осознаёте, что ваша грязная гостиная, ваш дырявый диван, вы сами, ваша ухмылка вызывает у неё приступ неодолимой тошноты.
Не такой была Ронда Дженкинс. Да, её звали также, как крошку Ронду, и она показалась Хантеру небесным созданием, упавшим на землю. Как-то, забравшись в бывшую публичную библиотеку, он нашёл там наполовину изорванный альбом. В нём сохранилось несколько цветных картинок без подписей, и одна запомнилась особенно хорошо. Гораздо позже, уже в школе, Хантер узнал, что та картинка называлась "Рождение Венеры", а нарисовал её какой-то итальянский художник. И девушка на ней как две капли воды походила на мисс Дженкинс, которая как будто не замечала ни их бедности, ни озлобленной настороженности в любопытстве Маклейна-младшего. Ей совсем немного потребовалось времени, чтобы покорить парнишку своей участливостью и простотой, в которых не было ни малейшего притворства или натужности. Если бы не её благотворное влияние, доброе сердце и неизменная весёлая приветливость, Хантер никогда бы не подумал о том, чтобы пойти учиться в колледж или попытаться выбиться в люди – попытаться честным путём, а не так, как это делал его отец. Чтобы такая девушка, как Ронда Дженкинс, могла улыбнуться и сказать: "Кто? Хантер Маклейн? Знаю такого, отличный парень!"
Детская влюблённость толкнула его на верную дорогу. Он быстро развивался и рано повзрослел. Если не ленился, схватывал на лету. В двенадцать выглядел на шестнадцать, в четырнадцать начал работать, не бросая учёбы. Выбора не было – либо сдохнуть от голода и позволить сдохнуть своим близким, либо вкалывать, успевать, вертеться. Чем он только ни занимался. Разносчик пиццы, курьер, расклейщик рекламы, уборщик, помощник продавца, актёр массовки, сборщик мусора, посудомойщик, лобби. Хватался за всё, что подворачивалось. Когда подрос, заработок стал посерьёзнее, но Хантер нигде не задерживался надолго – искал своё. Был уверен, что найдёт, и не ошибся, хоть на это и потребовалось без малого шестнадцать лет. При настойчивом содействии мисс Дженкинс и её будущего мужа мистера Паркера удалось сменить жильё на более пристойное в том же районе. Юность вместила в себя сотни знакомств, успехов, разочарований, увлечений и сумасшедших предприятий, отдаваясь которым, Хантер, впрочем, никогда не забывал о тех, о ком обещал себе заботиться, пока старшая сестра вдруг не выскочила удачно замуж и по настоянию супруга не улетела вместе с ним в Оклахому, забрав с собой высохшую от СПИД-а в тростинку, капризную и полубезумную мать.
Стукнула четверть века, и Хантер неожиданно остался без компаса в бурном море мегаполиса, будучи окружённым товарищами и друзьями, но чувствуя, что в центре их круга он - один. Это чувство преследует его до сих пор. Привыкший ощущать необходимость оберегать родных, он и предположить не мог, что его место займёт кто-то другой. Мечта обрести себя перестала манить так безотчётно, он двигался к ней по инерции, внутренне убеждаясь, что боится остановиться и оглядеться. Она сбылась. Но такова жизнь, что получая что-то, мы взамен должны что-то отдать. Хотим мы этого или нет. Через пару лет после того, как поиски закончились, он во второй раз потерял "крошку Ронду", как именовал её про себя, несмотря на то, что та давно вошла в роль солидной семейной дамы с выводком детей. И потерял при таких обстоятельствах, о которых старается не вспоминать, что не так-то легко – происшествие оставило на его правой руке пониже локтя рваный рубец от укуса животного.
Несколько лет форма офицера Департамента полиции Голиафа вызывала у Хантера ассоциации с траурной одеждой. Начались затяжные депрессии, он уходил в тяжёлые запои, едва не докатился до увольнения и не перечеркнул смысл всего, к чему стремился. Но всё течёт, всё изменяется. Такова суть любой сущности. Его внутренний бунтовщик, жаждавший насилия, впервые вырвался наружу. В два с половиной метра ростом, козлоногий, гривастый, покрытый от пояса и вдоль хребта густой золотисто-смольной шерстью, с бронзовой шкурой, когтями, рогатой звериной мордой, раздвоенным языком и длинным хвостом с пикой на конце.
Неуправляемая, ослеплённая злобой тварь каким-то образом вернула интерес к реальности. Вскоре Маклейн полностью восстановился. Свыкся с собой новым и новым взглядом на мир. Каков он теперь? К тридцати шести дослужился до сержанта. Кто-то скажет – не бог весть что, но его устраивает. Грубоватый, порой безосновательно жестокий, циничный, склонный к нарушению приказов начальства, за что регулярно получает выговоры. Скрытный, предпочитает ничего о себе не рассказывать даже напарникам - ни о детстве, ни о семьи, ни о "крошке Ронде", ни о маске, которую натренировался менять за десять-пятнадцать минут. Без страха полезет в огонь, но не выносит истерик, тотального контроля, лжи и беспробудной тупости. Что же до развлечений и пристрастий Хантера Маклейна… большой город – большие соблазны.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (03.11.2010 18:45)
Поделиться307.11.2010 15:50
Пластиковая папка-конверт в светло-серую с белым клетку. Стандартная, канцелярская. Застежка-кнопка.
Внутри листы, исписанные от руки или набранные на компьютере и распечатанные на принтере, два диска, цифровой диктофон, фотографии, копии документов.
Комиссар полиции, затушив окурок сигареты в пепельнице, достает содержимое папки.
Из записей актов гражданского состояния следует, что Джеймс Мур родился в 1977 году в благополучной семье. Об отце и матери ничего интересного. Стандартные сведения о времени и месте рождения, о вполне хорошем материальном состоянии, о наличии еще двух детей. Перечень недвижимости, источников дохода и послужной список отца, бывшего военного.
У Джеймса неплохое образование. Школа, колледж, несколько курсов университета, перерыв в учебе в полтора года, окончание университета. Диплом по специальности юриспруденция. В этой сфере он никогда не работал. О пяти годах после окончания университета ничего не известно. Затем занялся бизнесом и открыл антикварный магазин.
Комиссар уже читал эти сведения, когда подшивал в папку. Этот истиный чист перед законом, но, так или иначе, его имя часто начало всплывать рядом с довольно странными случаями, имеющими… околокриминальную окраску.
На фотографиях сам Джеймс. Фото последних лет. Русые волосы, серые глаза и сложный взгляд. По-другому не скажешь. Слишком внимательный и тяжелый. Брови четко-очерченные, темные, лицо овальное, нос тонкий с явно выраженной горбинкой, лоб высокий. Выразительное лицо, запоминающееся. Кому-нибудь, наверное, даже нравится, дело вкуса, в конце концов.
Фотографии в сторону, рука тянется к полицейским отчетам.
Чист был бы кристально, добропорядочен до святости, если бы его имя не мелькало рядом с именами довольно сомнительных персон. Они заказывали ему антиквариат и Джеймс Мур, семь лет назад обосновавшийся в Голубых Гавайях и устроивший там что-то среднее между антикварным салоном и лавкой экзотических сувенирных мелочей, доставлял им заказанное.
Комиссар выбирает диктофон, вертит его в пальцах, хмыкает, нажимает кнопку, щелкает ей до тех пор, пока не находит нужное.
«Его заказчики не из тех, кто будет обращаться в полицию. Если Мур попадется, то будет отвечать не штрафом, не свободой, но жизнью. Как личность он достаточно приятен. И характер нормальный. Я бы даже сказала располагающий. Я сумела свести с ним знакомство самым банальным образом, поскользнувшись на тротуаре и едва не сбив его. Встречались мы около двух месяцев, но всего несколько раз за весь этот период и всегда в одном и том же игорном клубе. Он не любитель светских вечеринок, шумных компаний и веселья в баре под пиво и кантри-музыку. Домой, в свою берлогу он меня так ни разу и не пригласил. И не могу сказать, что я сожалею об этом. Однажды лишь заехали к нему домой на такси. Собирались в оперу вчетвером с моими и его знакомыми. Он хотел переодеться и попросил подождать десять минут в машине. Не знаю, почему он выбрал такое странное место жительства, но могу со всей уверенностью сказать, что у него современный дом со всеми коммуникациями, довольно солидный, но простой. Так что он там ни в чем не нуждается. Сигнализация и охранные системы в порядке, местные аборигены-гавайцы в дом вряд ли смогут проникнуть.
Одевается он, на мой взгляд, как попало. Вернее, не очень-то умеет подбирать себе одежду, но весь его гардероб вполне приличен, просто вещи не сидят на нем. Единственный раз, когда он выглядел действительно потрясающе, был тогда, когда мы ездили в оперу. По его словам он специально заехал к хорошему портному, давнему приятелю своего отца.
Знакомство с таким портным в наше время стоит немалых денег. И они у него явно есть в наличии.
Когда сержант Диксон так неосторожно замаячил на горизонте и испортил мне всю историю, пришлось спешно сослаться на срочную поездку. На этом знакомство закончилось. За период времени, что мы с ним общались, ничего подозрительного Мур не делал.
Копия отчета прилагается. 11 сентября 2009 г. Сержант Линда Паркер»
Комиссар достает из папки фото, на котором улыбающаяся молодая женщина держит под руку одетого в вечерний костюм мужчину. В мужчине без труда можно опознать Джеймса Мура.
Действительно одет он на этом фото вполне элегантно.
Комиссар перебирает другие фото, где Мур в свитере и пальто, в джинсах и рубашке, в свитере и джинсах, в пуловере и мятых брюках, в кожаном плаще, в плаще клетчатом, в пальто замшевом. И все вещи как-то достаточно мешковато сидят. Может быть из-за кажущееся худобы и высокого роста? Хотя на других фото, где Мур на пляже, загоревший и улыбающийся, тощим назвать его трудно. Отлично сформированное, поджарое мужское тело.
Из отчета младшего сержанта полиции Элери Коула. Комиссар открывает его на пятой странице.
«Линда действительно старалась, но попасть на деловые встречи, не привлекая при этом ненужного внимания и подозрений со стороны объекта, все равно бы не смогла. Мне удалось затащить его играть в клуб. Игрок он довольно азартный. Мне бы его выдержку. Вернее, я седьмым чувством понимал, что он волнуется. В мелочах, так или иначе, видно, но так чтобы явно - он ни словом, ни интонацией, ни резким жестом себя не выдал. Он прекрасно стреляет. Мы ездили на охоту, и несколькими трофеями он может по праву гордиться. Он вынослив и производит обманчивое впечатление худобы из-за свободной одежды, которую почитает удобной и носит с удовольствием. Он сам пригласил меня на деловую встречу. Ничего особенного. Абсолютно ничего. Клиент показывает вещь на фото или дает описание и рисунок, Мур беседует с ним, задает довольно простые вопросы, очень подробно проговаривает условия сделки, если дает согласие… и все. На этом встреча заканчивается. Второй раз с клиентом Мур не встречается. Мне тогда показалось, что он заподозрил меня и раскрыл. Поэтому и взял с собой, хотел показать, что чист, как слеза младенца. Стоит вспомнить задержание нашими сотрудниками одного из его клиентов, некоего Купера, помешанного на своей собственной бредовой так называемой «теории цикличности точек скопления мистической энергии». Задержанный тогда только смеялся и утверждал, что понятия не имеет о чем мы его спрашиваем. Хотя этот хмырь заказал Муру не что-нибудь банальное, а старинную книгу в которой по его утверждению должны быть очень ценные сведения о той самой мистической силе. Я не понял, о чем он говорил, но сделал вывод, что книга для клиента действительно ценная. Во всяком случае для его воспаленного больного сознания. Мур даже бровью не повел, только размышлял дольше обычного, и все же принял заказ. Мне кажется, он не слишком волновался и не был озабочен поиском. Потом через два дня он внезапно уехал. И проследить за ним наши не смогли. Когда вернулся, где, как и кому передал заказ, так же не удалось установить. Но деньги он точно получил. Его счет пополнился довольно крупной суммой. Что было дальше, не знаю. Купер на допросе ни слова не проронил, а в дальнейшем, боюсь, был не совсем адекватен. Наши записи их разговора с Муром ничего не дали, так как оба открытым текстом о деле не говорили, поэтому использовать такие записи против кого-либо нет оснований. Подозреваю, что Мур просто напросто обвел Купера вокруг пальца, но так, что заказчик и сам об этом не знал. Насколько я смог узнать этого человека, он умен, способен на многое и, подозреваю, довольно неплохой мистификатор, но это лишь мои предположения.
Отчет от 1 ноября 2010 г.»
Еще один отчет и видеозапись. Диск плавно входит в дисковод, на мониторе появляется изображение – светская вечеринка. Ничего особенного. Коктейли, танцы, приветствия. Джеймс Мур выглядит одним из многих и ничем не отличается от приглашенных.
Из ящика стола извлекается отдельная папка. Комиссар достает нужные листы и отправляет некоторые из них в ксерокс, чтобы добавить копии в папку Джеймса Мура.
Из протоколов допроса Квентина Бишопа, бывшего финансового директора компании «**** и сыновья».
«Я не знаю, куда он исчезает. Обычные деловые поездки, наверное. Это вообще не мое дело. Бухгалтерия его антикварной лавки была в полном порядке. Зарплату он выплачивал регулярно, жалоб от клиентов не было. Есть ли у него личная жизнь? Хм… наверное есть, при его достаточно приятных внешних данных вполне реально предположить, что она имеется, но домой он никого не приводил. Да на первом этаже магазин и подсобные помещения, на втором и третьем жилые комнаты.
Отражение? Так и думал, что вы спросите. Да, однажды был странный случай… послушайте, господин комиссар, все же это достаточно интимная сфера. Что? Ну, хорошо. Вы власть, не буду спорить. Но, право слово, что я могу Вам сказать? Я видел лишь мельком, какая-то пара секунд. Да и то было темно и… Ладно, по порядку. Я пришел в его лавку. Открыл двери ключами, у меня был свой комплект от магазина. Засиделся за бумагами, нужно было сдавать отчет в налоговую. Потом, кажется, задремал и проснулся от скрипа ступеньки. Из магазина наверх в жилую часть ведет лестница. Третья ступенька скрипит. Она-то меня и разбудила. Я вышел на скрип и уже наверху лестницы увидел смутную тень. Не знаю… может быть, ничего ужасного не было, но сама атмосфера, вечерний сумрак и тишина дома, да и я сам еще не слишком проснувшийся. В общем, видел я, что было некое существо, густая коричнево-палевая шерсть, довольно приземист, крупный, похож скорее на росомаху, но значительно крупнее в холке и шире в груди, голова такая медвежья, уродливая… Он не знал, что я в доме. Минут через пятнадцать, может быть, чуть-чуть побольше, сверху послышалось обычное покашливание. Он, бывает подхватывает простуду. Я же благодаря этому кашлю опомнился и быстро ушел. Не стал себя раскрывать. За исключением того, что описал, я ничего более не видел и не могу с уверенностью утверждать, что это был именно он. Это все, что я могу сказать. Вообще не понимаю, почему такой интерес, но, конечно, Вам решать. Он отличный компаньон и если бы мне не пришлось переехать по семейным обстоятельствам в другой город, то я до сих пор сотрудничал бы с ним».
Протокол составлен и подписан 11 ноября 2011 г.
Других документов в папке не было.
Персонаж принят
Отредактировано Джеймс Мур (29.03.2011 18:52)
Поделиться414.11.2010 13:53
Кайл Прэстон – любимец фортуны, миллиардер, плейбой, меценат и убийца. Вам что-то показалось бессвязным в этом перечне характеристик? Не спешите делать выводы, ведь порой одна личина ловко скрывает обе стороны медали. Так случилось и с Кайлом. Родился он тридцать восемь лет назад в богатой семье, где его любили и баловали многочисленные родственники, а отец с матерью души не чаяли в не по годам развитом смышленом мальчугане. Его с пеленок окружили заботой и лаской, потакали малейшим капризам, выполняя любую, даже самую немыслимую просьбу. Потом удачно устраивали то в престижную школу, то в юридический колледж, то отправляли в модные круизы и разные страны – «развеяться». Отпрыск без ложной скромности пользовался правом иметь всё, что заблагорассудиться, но к удивлению родных и многочисленной свиты поклонников (ею юный Прэстон обзавёлся ещё в школе, где своевременно, но ненавязчиво умел заплатить за ланч безденежного приятеля, одолжить деньжат, машину или провести в модный клуб, рассчитывая, и не без основания, на ответную «помощь»: нищие особенно горды, и отдают долг сполна, если не деньгами, то услугой, преданностью, послушанием) вырос порядочным человеком, насколько можно быть им, совмещая в себе честного налогоплательщика и отъявленного преступника. Благодаря стараниям матери Кайл обладал прекрасным вкусом и обширными знаниями в области расточительства, а от отца унаследовал высокий рост и стать, породу и дар дельца, способного компенсировать любые затраты выгодой от рисковых вложений.
В качестве хобби Прэстон содержал пару конюшен пегасов и азартно вкладывался в ораву монстров и наездников, порой спуская на это баснословные суммы из унаследованного состояния отца и доходов от юридической компании. Будучи специалистом, получившим прекрасное образование и не менее прекрасный опыт работы в городской прокуратуре, а затем в суде, проживший несколько лет в Китае, в качестве советника по международному праву, ныне мистер Прэстон теперь относился к обитателям политического и юридического олимпа города.
Все знали Кайла (многочисленные знакомые и полузнакомые небожители, журналисты, богатые невесты и прочие бомонд звали его просто по имени, иные же получили право обращаться к нему «Гэндзи»), что он человек обязательный, внимательный и властный. Он был обходителен с дамами и вежлив с подчиненными, не повышал голос, и никто и никогда не видел его разгневанным. Но его тихий приказ значил больше, чем яростный окрик. Недоброжелатели ехидно шептались о том, что мистер Прэстон просто подавляет свои истинные чувства, носит умело слепленную маску и ловко манипулирует теми, кто вызвал его интерес или входит в сферу его окружения. Доброжелатели же хором отвечали, что Кайл просто воспитанный, скромный, хотя и излишне ироничный парень.
Он был скуп на мимику, но с улыбкой приятной и взглядом проницательным, словно изучает изнутри собеседника, и от этого порой становилось жутко. Демоническое обаяние этого молодого мужчины сбивало с толку, а трепетное внимание его и глубокий, почти гипнотизирующий голос завораживал. Он умел обольстить, но при этом в глубине его светло-карих глаз появлялся хищный блеск, словно изнутри было потревожено чудовище. Но демон отлично владел собой, потому ревниво оберегал себя от близости, опасаясь, что сдерживаемые страсти будут стоить чьих-то жизней. Этим сам Кайл объяснял появление отражения, вобравшего в себя всё то, что следовало скрывать, находясь среди мирных жителей Голифа. Случай был грязный, отвратительный, постыдный, и Прэстон никогда не вспоминает о нём, но в ту ночь его накрыло тяжёлой волной обращения, и только благодаря прекрасной физической форме и выносливости он выдержал это рвущее кости, жилы и сознание событие. Липкий от пота, выдохшийся, почти обезумевший от оргазмической ломки, демон чувствовал, как его отражение – могучее создание двух метров роста с гладкой кожей, напоминающей скорее плотную шкуру динозавра – рванулось на волю. Теперь на превращение уходило не более пятнадцати минут, и Кайл умело контролировал приход своего гостя. Прямоходящее. С крупными конечностями, по структуре напоминающими человеческие, но более удлиненными, с крепкими и длинными когтями. Морда его была прикрыта своеобразной костяной маской, увенчанной острыми, как бритва и твёрдыми, как гранит образованиями, похожими на частокол разной величины извилистых лезвий. Ряд крупных клыков выпирает из безгубого рта, скрывая заостренный язык. Длинный тонкий хвост, гибкий и подвижный с первого взгляда трудно рассмотреть, он плотно прилегает к мощному торсу, монстр пользуется им, как петлей, перемахивая с крыши на крышу, с дерева на дерево, и как удавкой , останавливая жертву на бегу. Жадное до бойни, теплого еще мяса и насилия над любым, чья кровь горячим фонтаном может набиться в вонючую глотку отражения.
В тот же год Кайл ушёл от жены, которую не любил, оставив ей деньги и общего сына, к которому испытывал болезненную страсть. Была ещё история… но за неосторожный вопрос одного из соглядатаев Гэндзи просто убил его, хладнокровно выстрелив между глаз.
Гэндзи – так звали Прэстона в Мондевили. Тут он жил другой жизнью, тут не скрывал своих пристрастий и не сдерживался, если ярость или похоть стремились разодрать его в клочья, и тогда он шёл в самые стылые притоны, где гонялся за иллюзиями, пьянел от безумной дури опиатов, любил чужую страсть, погружался на дно Бездны, расправляясь с остатками собственных запретных привязанностей. Тут не приходилось скрывать, что долгие годы работает на самого Барона, и что познакомились они через одного очень влиятельного политика, и связи Гэндзи оказались очень полезны, а его послужной список просто лопался от удачно проведённых сделок и выигранных дел, когда ещё молодым и малоопытным птенцом юридической академии, Кайл умело крутил «шашни» с законом, подминая под себя, выкручивая с выгодой, и негодуя, если его прижимали к стенке. Шаг за шагом молодой прокурор учился обходить неугодное ему, обыгрывать, изощрённо убеждать и запугивать. Провалы ему были неведомы, и тогда оказалось, что работать на преступный синдикат сложнее, а Прэстон искал сложности, погружаясь в работу с головой, лишь бы отвлечься от внутреннего беспокойства. Тогда же появился Гэндзи, которому суждено было насытить демона, а годами позже – монстр отражения, но к тому времени мужчина уже много лет работал на синдикат, выполняя функции советника босса, рекомендующего обратить внимания на того или иного коррумпированного политического деятеля или зарвавшегося бизнесмена, дабы склонить к добровольному сотрудничеству. Впрочем, если пришлось бы прибегнуть к иным методам воздействия, то мистер Прэстон не был брезглив, кроме того он был находчив и безжалостен. В минуты творческого вдохновения на помощь всегда приходил "принц Гэндзи", на непроницаемо-чёрных одеждах которого никогда не видно пятен крови.
Одна личина действовала безотказно. Никто и никогда не рискнёт вывести миллиардера, завидного жениха, успешного бизнесмена и просто хорошего парня на чистую воду, ведь он действительно хороший парень, не так ли?
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (14.11.2010 19:33)
Поделиться529.11.2010 00:50
Граждане свободного мира регулярно завещают состояния беднякам Зимбабве, Богу, гигантам, мутантам и прочим домашним слоникам. Газетчики уже не обращают внимания на подобные казусы. А обделённые родственники, разбив лбы о железобетонные юридические формулировки, оставили полоумных стариков в покое. Но вот мои собственные дети не хотят смириться с тем, что, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, я, Эдвард Уоррен, завещал свою долю «Загона пегасов Уоррена» племяннику Ричарду. Я пережил три развода, двух бывших жён и инсульт, так что достаточно знаю о жизни. И должен ли я, наездник и сын наездника, распиливать семейное дело с полутора вековой историей между врачом и торговцем? Да обломитесь! Я хочу, чтобы нашими пегасами занимался Дик. И не только по тому, что он хороший наездник. Его отец, Уильям, позаботился, чтобы из парня вышел толк.
Покойный брат сподобился обзавестись семьёй только к пятидесяти годам. На тот момент он сам уже не участвовал в скачках лет двадцать – пришлось оставить большие гонки из-за травмы. Как тренер он выучил многих всадников, включая меня. И сын его с ранних лет получал необходимые укротителю мутантов навыки.
Человек, рискнувший связаться с пегасом, должен быть в превосходной физической форме. Так что мальчишка посещал конноспортивную школу, разрабатывал вестибулярный аппарат, прыгая на батуте, занимался боксом, выходил на дорожку со шпагой. Долгое время парню приходилось таскаться ещё и на танцы. Его мать, балерина на пенсии, всячески старалась приобщить Дика к искусству. На все протесты Лаура отвечала, что мужчина должен уметь без слов объясниться с барышней не только в «горизонтальной позиции». С такими родительскими запросами немудрено, что у Ричарда просто не оставалось времени толком заниматься в обычной школе. Но Лаура смогла и здесь внести коррективы в воспитание. Всё-таки я обожаю эту женщину... Она стала прятать от сына книги, торжественно запрещала Ричарду читать Хемингуэя и потом находила увесистые тома под кроватью в детской. Верновское «Путешествие к сердцу левиафана», - мой подарок на одиннадцатый день рождения, - он перечитывал, кажется, раз десять. И я нисколько не удивлён, что спустя много лет Ричард заочно отучился в Атлантическом университете на факультете теории сущностей. Магистерская диссертация его, конечно же, была посвящена пегасам, которых он изучал отнюдь не в теории: ещё ребёнком Дик часто бывал с нами на скачках и в «Загоне». Билл присмотрел для него жеребёнка, когда Ричарду было всего четырнадцать. Близко к опасным хищникам ребёнка никто не пускал, так что первые два года мальчику оставалось лишь восторженно наблюдать за своим будущим подопечным из-за ограждения. Дик дал ему имя Себек.
Считается, что пегасы, рождённые свободными, сильнее тех, что увидели свет в неволе. Но обуздать дикого мутанта много труднее – его для начала надо хотя бы выследить. Так что некоторые заводчики предпочитают выпускать приручённых самок на «свидания» с дикими самцами. Себек родился именно от такой случки. Своевольный и гордый, как все его собратья, прохвост с первых дней отличался нахальством. Любил, что называется, финтить. И я готов руку дать на отсечение, что у этого летающего крокодила есть чувство юмора. Приручить такого непростая задача и для опытного наездника, а про сопляка шестнадцати лет и говорить нечего. Но Дик вырос настоящим Уорреном – неудачи первых месяцев его только распаляли. Упрямства у парня на пятерых Себеков наберётся, а терпения – на десяток Уильямов. И если какая вожжа под хвост попадёт, то удила до скрежета закусывает. Один раз после двух бутылок виски Билл мне рассказал, как в первый год обучения Ричард выпал из седла над скалами и только на последних метрах расправил крылья, кое-как замедлив падение. Так из-за глупой упёртости чуть жизни не лишился.
Про цвет крыльев брат, ничего не сказал, хоть и пьяный был. Не моё это дело, только кажется мне, что если б не безвыходная ситуация, Ричард и отцу их не показал бы. А Лаура может и так видела. Очень Дик мать любит, бережёт её. Сколько раз после падений просил врача вместо гипса повязку накладывать. Но у наших докторов с этим строго: если переломался, то, будь добр, дай зафиксировать. А переломов в первые два года было порядочно. Себек мало своего наездника всерьёз драл, всё больше игрался да скидывал. Я так считаю, оно и к лучшему. Сколько трёхпалых и вовсе безруких горе-всадничков видел, сколько со шрамами в пол лица. Далеко за примером не ходить – тот же Билл. А Ричарду действительно серьёзно досталось только от дикого вожака, когда в петли за новыми пегасами выходили. Как не убил, не знаю. Ещё б чуть-чуть и горло бы порвал или шею б свернул; так вцепился, что ключицу переломило, разорвать хотел. Себек отбил. И Дик как в себя пришёл, так к крокодилу своему ненаглядному рванул – благодарить. Что у наездника святого, кроме Господа? Мать и пегас.
А вот с отцом у Ричарда на самом деле непросто сложилось. Уильям вроде и главный пример для подражания: наездник от Бога и сильный профессионал, железной воли и большого сердца истинный. Но всегда предъявлял к «своим» завышенные требования, был скуп в проявлении эмоций, почти никогда в глаза похвалы не высказывал. Только когда сын главные скачки сезона выиграл, снизошёл до сдержанного одобрения. Ребёнком Ричард это болезненно воспринимал, комплексовал, обижался, искал утешения у матери. Когда подрос, упёрся в гонки, а потом и в развитие нашего «Загона». Сейчас Себеку уже пятнадцатый год, в заезды таких «ветеранов» не берут. Ричарду пришлось очень много работать, чтобы приручить для скачек других пегасов, не потеряв доверия своего первенца. И я-то вижу, ради чего Дик во все лопатки гребёт. Билла уже пять лет нет, а сын всё что-то ему доказывает, может быть, даже соревнуется с отцом. Тут уж не разберёшь.
В делах Ричард немногословен, о серьёзном вообще скорее промолчит, но так не бука какой-нибудь. Ироничный, общительный парень. В компаниях вроде не из последних. Держится с достоинством и голова к нужному месту прилажена. Уже после того как братец умер, мы по инициативе Ричарда агента нашли, с кино связались. Наши наездники вступили в каскадёрскую ассоциацию и в нескольких проектах участвовали с пегасами. Вот Дик на съёмках не только дублёром поработал. Не знаю, как у парня с драматическим талантом, но некоторым продюсерам он приглянулся. Пару небольших ролей даже со словами дали. Он мужчина видный: ростом выше среднего, физический развитый, с приятным выразительным голосом. Благодаря Лауре уродился чернобровым и черноглазым блондином. Черты лица вроде тонкие, но мужественные, подбородок значительный, упрямый по-отцовски, скулы широкие, тоже в наследство достались. Нос, хоть и ломан был пару раз, остался почти прямым. По мнению одной ассистентки по актёрам, сложением Ричард особенно удался. А ведь сначала она очень переживала, смешно сказать, за ноги Дика. Но вопреки байкам про ковбоев и наездников, на поверку они у него оказались ровные. Судя по тем взглядам, которыми девушка при мне одаривала племянничка, проверяла она это с особым пристрастием. И шрам, оставшийся на правом плече Ричарда после встречи с «дикарём», её, видимо, нисколько не смутил. В случае с Диком, женщин вообще обычно мало что смущает. В этом племянник определённо пошёл в меня, а не в Билли; придерживается широких взглядов и общается даже с какими-то девочками из нижнего города.
Он деятельный, даже слишком, успевает много где бывать: на скачках, в петлях, на съёмках, на танцах, в Мондевиле, на светских мероприятиях, куда его зовут как успешного потомственного наездника и совладельца одной из старейших «конюшен» Голиафа. И нигде за свои двадцать восемь лет Дик по-крупному не нарвался, хотя вообще неприятные истории были. Главное, чтобы вовремя остепенился и наследников вырастил как надо. Я вот был плохим отцом для своих детей, так что приходится мириться с результатом. Их матери воспитывали по-своему почти без моего участия. Несмотря ни на что, я люблю сыновей и дочь люблю, но не стану откупаться от них семейным делом Уорренов. Это не для них, а для Ричарда.
Одного у Бога прошу: пусть племянник не подведёт.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (29.11.2010 01:07)
Поделиться605.12.2010 13:40
Она поправляет чеканное блюдо с леденцами и очередной раз проверяет ключи в ячейках: все шестнадцать брелоков с номерками комнат шахматными пешками застыли на своих позициях. Её острые локти упираются в дубовую крышку конторки. Тонкие пальцы сплетены в замок. Она смотрит на часы над входной дверью. Уже за полночь, а никого нет. Минутная стрелка, загипнотизированная блестящим взглядом карих глаз, делает несколько полных оборотов по циферблату. Снаружи должно было пройти три часа. Ночь за окнами блекнет к восходу. Но больше ничего не меняется. Залитый тёмно-вишнёвым лаком ноготь глухо постукивает по красному сукну, обводит узоры принта, скребёт фальшивую позолоту на завитушках. Она закусывает яркую губу. Чёрные брови с мягкими «кисточками» у внутреннего края сходятся к переносице.
Ей скучно. Невыносимо.
Никого в этой занюханной дыре не привлёк тёплый свет, пробивающийся сквозь бархатные занавеси обещанием комфортного ночлега. Хозяйка напрасно готовилась к приходу гостей. Она меняла просторный шёлковый халат, на красное китайское платье с золотыми драконами, обтекающее точёную фигуру, как вода; расправляла на хрупких лодыжках и пристёгивала к поясу тончайшие чулки; становилась на шпильки бархатных чёрных туфель-лодочек. Она стягивала блестящие перламутром чёрные волосы в тугой пучок, обводила кистью высокие скулы, подчёркивала тушью по-кошачьи раскосые глаза, красила губы, капала пряными духами на белые запястья… И ни одна паршивая собака сегодня не явилась!
Чаще всего в мотеле бывало не больше одного постояльца за ночь. Выпадали и совсем «пустые» ночи, как эта. Их Хаана ненавидела всем существом и готова была лезть на стену уютного холла или отправляться в Петли самой. Но это против правил её собственной игры. Китаянка по необходимости или под настроение нарушала их, но чаще оставалась ждать своего часа. Наградой за соблюдение дисциплины становились возбуждённые влюблённые парочки, загулявшие студенческие компании или мелкая шпана, рассчитывающая в тихом мотельчике на лёгкую добычу. Такие ночи она любила больше всего: если есть сразу несколько постояльцев, можно смастерить из них что-нибудь особенно нетривиальное или устроить игру на выбывание. Порой случалось, что гостей специально приводил Он.
Китаянка не называла левиафана по имени. Это всё равно, если бы истинному взбрело в голову думать о части своего тела: «Это палец Майка, это нога Майка…» В случае с Хааной всё было наоборот. Но даже если бы ваша рука могла рассуждать и говорить, она тоже вряд ли бы называла вас по имени. Китаянка, впрочем, не заостряла внимания на своей принадлежности левиафану. Ей хватало того, что Он порой вызывал у неё панический страх или необъяснимую эйфорию. Когда её «отпускало», девушка чаще всего испытывала ярость. В такие ночи хозяйка мотеля, вымещая раздражение, особенно изощрялась в играх со своими гостями.
Левиафан был волен не только действовать, не считаясь с желаниями китаянки, но и развеять её в любой момент, так же, как создал. Хаана не помнила, когда именно осознала себя. Да и какой из сотен эпизодов, перепутанных в нелинейном времени древней сущности, стоит считать первым? В её мотель заходили работяги Великой Депрессии, в надежде разжиться из-под прилавка парой бутылок контрабандного виски, здесь останавливались в увольнительных моряки и пилоты Второй Мировой в компании продажных женщин. Были и более ранние воспоминания, но китаянка не всегда могла понять, относятся ли они к её личности или это просто фантомы, беспрестанно циркулирующие в теле левиафана. В последнее время Он вёл себя на удивление смирно: не присылал гостей, не заставлял корчиться от радости, не навязывал посторонних мыслей. Верный признак грядущих волнений. Мерзость.
Она с отвращением спихивает со стойки ресепшн тарелку с лакричными и мятными леденцами. Индийское украшенное чеканкой и эмалью блюдо звякает о паркет, оставляя на тусклом лаке очередной скол.
Китаянка раздражённо обходит конторку, царапает пол острыми каблуками, наклоняется, чтобы собрать рассыпанные сладости. И тут колокольчик над входной дверью наконец издаёт ломкую трель. За мгновение до этого, девушка прикрыла глаза, ноздри затрепетали в глубоком вдохе. Гримаса подступающего бешенства, сменяется выражением умиротворения, достойное лика Будды. Она выпрямляется легко и упруго, как поднимается от земли молодой бамбуковый стебель. Оборачивается к гостю с мягкой полуулыбкой:
- Доброй ночи. А Вы припозднились, - богатый грудной голос, так неожиданно, но очень кстати, заключён в хрупком теле китаянки. Акцент едва заметен.
- Уже почти утро, мисс, - отзывается мужчина с волчьими глазами, чем-то похожий на молодого Аль Пачино. – Я хотел бы провести здесь некоторое время, - он явно успел оценить все главные «достопримечательности» мотеля.
- О-нет. Ещё ночь. Я точно знаю, - улыбка женщины становится многообещающей. - Одну минуточку, - она, конечно, успела оценить будущего постояльца. – Я здесь одна, приходится со всем справляться самой…
Под взглядом незнакомца, молодая азиатка поднимает с пола блюдо и собирает конфеты в разноцветных фантиках. Приметив мягкий завиток локона на длинной шее китаяночки, «Пачино» мимолётно улыбнулся. Она тем временем покончила с уборкой и перегнулась через стойку, чтобы достать журнал.
- Какой номер желаете занять?
- Там должна быть достаточно большая кровать, - он смеётся своими волчьими глазами.
- Значит Вам подойдёт пятый, полулюкс. Тридцать долларов за ночь, - она дожидается кивка и безмятежно выводит перьевой ручкой цифру. - Так как Вас зовут?
- Джон Смит, мисс.
Она, не моргнув глазом, записывает четвёртого за неделю Джона Смита. У него ещё не пытались силой отобрать лицо или разум, а он по доброй воле уже отказывается от имени. Китаянка сожалеет об этом всего пару секунд, пока мужчина ставит неуклюжую, выдуманную на ходу, подпись.
- Пойдёмте, я провожу Вас, мистер Смит.
Всё складывается классически, как по нотам. Стоит как-то разнообразить интригу.
Она вытаскивает брелок-пешку из пятой ячейки и прежде чем двинуться к лестнице, оборачивается. Е-два - е-четыре.
- Не желаете ли поиграть?
«Пачино» такого откровенного подката не ожидал, так что даже ненадолго перестал раздевать хозяйку мотеля взглядом. Ответ читается по лицу, но он всё-таки уточняет:
- Почему бы и нет. Во что? – неужели в пятом номере притаился арсенал БДСМ-клуба?
- Обещаю, это будет незабываемо, - она улыбается в предвкушении.
- Хорошо. Но ты кое-что забыла, - Чёрт с ней с широкой кроватью. Мужчине слишком понравилась идея разложить сучку прямо на стойке ресепшн.
Она удостоила мистера «Смита» спокойным вопросительным взглядом. Постоялец указал на сиротливо прибившийся к мыску чёрной туфельки леденец и медленно наклоняется за ним, попутно с нажимом проводя по затянутому в шёлк бедру китаянки. Левая рука по-хозяйски скользит разрез красного платья, а правой мужчина тянется к злосчастной конфете. Острый каблук расчётливо вонзается в ладонь, ноздри женщины трепещут от сладострастия. «Пачино» воет от боли.
- Вы кое-что забыли, мистер Смит – это мой мотель. И здесь играют по моим правилам.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (05.12.2010 19:35)
Поделиться706.12.2010 21:22
ООС: анкета написана от лица посетителя персонажа.
Мы встречаемся по вторникам. В первых числах месяцев, в те утренние часы, когда приличные люди всё ещё грезят в гнёздах, сплетённых из снов и одеял. В безлюдном офисе первой букмекерской конторы Голиафа, чьё название топорщится односложной вывеской над пятью этажами, больше подходящими скромной букинистической лавке. "Вандервуд Лимитед", более светлый оттенок букв на сепии, блёклая акация как товарный знак чернеет гравюрой. Там, в мансарде угрюмого кирпичного особняка в Старом Городе мне дано тридцать минут с краткой оговоркой на пять. В них укладывается чашка крепчайшего кофе, росчерки на именных бланках строгой отчётности, редко - пара диалогов на неформальные темы. Гамлет Вандервуд знает цену своего времени так чётко, что может определить котировки его на бирже, на чёрном рынке - ещё более точно. Сколько их было, этих вторников? Двадцать?.. Многое изменилось, особенно суммы, которые я откатываю в «Благотворительный Фонд имени Барона». Но есть то, что не подлежит пересмотру. Например, как с порога небольшого кабинета, после пары секунд поисков, напарываешься на высоченную фигуру, гадая, как он умудряется маскироваться в небольшой, по сути, комнате. Хамелеон из Мондевиля, снующий петлями задворок до опрокинутого ковша со сливками общества - Рауль-Дюк. Ранго оставляет только сухой хвост в качестве сувенира тем, кто ползёт по его следу.
…Стоит взглянуть на губы с зажатым телом папиросы – и обязательно вляпаешься в лицо, со всей дури долбанёшься об острый подбородок, переломаешь себе хребет о нос, увязнешь в глазах, как в иле. Морщин не слишком много, но они резки и выпуклы. За ними может стоять всё что угодно: походя преданная дружба, походя брошенные женщины, карточные долги, бурная молодость охотника за головами... . Если хоть половина слухов на четверть правдива. Судьба всех городских легенд – они, как шлюхи, подкладываются под любую интерпретацию. После столь зубодробительных историй далеко не каждый попадет струёй в унитаз, так что сиденье молодняку лучше всё-таки приподнимать.
В считанные трещины на лице упакован опыт. Скорее уж Ранго, Младшего Босса, душеприказчика, уголовника, рэкетира, авантюриста, ходока по волосяным мостам. Ими он дополняет общую небрежную фешенебельность Гамлета Вандервуда – консультанта по инвестициям, биржевого аналитика, букмекера, солидного бизнесмена, почётного члена Городского совета и гостя в роскошных резиденциях сильных мира сего, получившего фамильный бизнес и насытившего состояние под завязку теневой экономикой города (что, конечно, известно единицам). Острый запах крови смешивается с мазутом, стойкими примесями тяжёлых наркотиков, смазкой для дробовиков и долларами, волоча за собой убаюкивающий шлейф эксклюзивного мужского парфюма. Всё более чем солидно. Более, чем обычная маска зажравшегося воротилы с томми-ганом* под плащаницей и портсигаром, снятым с трупа. Порода, масть, ироничная лень поз. Чистейший, одуряющий свежий виргинский табак в складках шероховатой «Mascotte-Gomme»** тоже образуют вместе целое. Как и зажигалка, подаренная мэром Голиафа по соведству с перстнем одного из первых лиц Барона.
…Продольные морщины на лбу, поперечные – у переносицы. Сакральная вмятина в углу рта. Без сомнений, именно такими подвижными, тёмными, гуттаперчевыми губами были наделены испанские и португальские миссионеры, обратившие в католицизм целый континент. Для публики он предпочитает слыть чистокровным евреем с живым ещё батюшкой и наличием внебрачных детей, а зачем, спрашивается, мне знать больше, чем говорят?..
Глаза цвета черепахового гребня лениво заканчивают обследовать строки в раскрытом документе на столе прежде, чем удостоить меня вниманием. И это всегда неприятно. Неприятно до крайности и почти физической тошноты. Я чувствую себя по горло обязанным с первого момента нашего знакомства, я чувствую себя дающим жалкую взятку за отсрочку в уюте газовой камеры. Я чувствую себя загнанной берберской лошадью, бербером я себя тоже чувствую... . Быстрая приветственная улыбка – настолько быстрая, что мне удается уловить лишь тень; как будто кто-то, сидящий внутри Ранго, молниеносно протыкает его губы ножом и прячет нож за голенище – улыбка тотчас же зарастает. Гамлет Вандервуд немного растягивает «р», хотя его выговор безупречен до академичности. Никакого акцента. Уж мне ли не разбираться в говорах.
-Чудное утро, да, Трент? Фелис, закрой дверь. Кофе почти готов.
Отрывистые фразы. Я заплачу грандиозные чаевые именно за этот эспрессо и никак иначе. Стабильность – это единственное, что успокаивает меня при соседстве немногословного Вандервуда, помимо привычных звуков просыпающегося города, слышимых из окна. Пока есть, чем за неё платить, разумеется.
...Лицо – смуглое (обуглившееся от мимолётной летней страсти?), эти обветренные губы – как потрескавшиеся камни мостовой – или как дощатый пол, десятки каблуков стучат по нему в ритме фламенко; десятки каблуков, им и сносу нет, десятки кастаньет, нет на них управы; «ти амо», «ти амо», кончится ли все добром?.. В начищенные до блеска туфли можно смотреться, как в зеркало; галстук вывязан идеально. Узел «принц Альберт» добавляет весомости и мужественности облику...будь проклята Анджела с её стопками журналов моды.
Музыкальный автомат по пути к стулу вызревает рядом с тяжёлой тумбой, увенчанной монитором. Новости без звука, "Си.Эн.Эн.", сводка с азиатских рынков.
-Поставь на случайный выбор.
...Умение метать слова, как ножи. Метать из любого положения, они ложатся в яблочко, и движущаяся цель поражена. Я и так готов привычно сглотнуть горький от сигаретного дыма комок и опустить старый цент, горстью которых снабдил меня Ранго, в чрево, в зёв адской музыкальной машинерии. Традиции, ритуалы несовместимых культур, с вето на открытый конфликт. Ими забиты под завязку полки, стеллажи и макушки подставок. Привет от прошлого столетия, поцелуй высушенной мумии Клинта Иствуда. В углу монотонно нашёптывает кондиционер, на столе зеленеет медная джезва, тонкий нетбук сложен папкой с краю. Стопка распечатанных листов. Глянцевая секретарша, с внешностью вавилонской блудницы по-хозяйски расставляет чашки, похожие на причудливые напёрстки.
Долбанные центы жгут предсердие через карман рубахи, папка тяжелеет в руке. Я дёргаю рычаг.
"Вчера, когда я был молод,
Вкус жизни был сладок, как дождь на моём языке,
И я дразнил её, считая дурацкой игрой, -
Подобно вечернему бризу, дразнящему пламя свечи,
Я перепробовал тысячу грёз,
Я запланировал уйму прекрасных вещей,
Но всё, что я построил, – стоит на зыбком песке,
Просачиваясь во вчера, когда я был молод…".
-Фелис, прикрой жалюзи. Ты оставил охрану во внутреннем дворике? Оч-чень предусмотрительно.
Что и говорить: окна в таких домах сделаны из того же стекла, что и оптические прицелы снайперских винтовок. Комната пронизана солнечными лучами, тонкими и острыми, как спицы. Полоски из батика, явно ручной работы, оставляют намёк на свет. Интересная привычка - жить в разных домах. Или это скромное хобби capungo**?.. Размножать хоромы. Хотя меньше всего босс похож на бандюгу.
-О. Прости, зайка,- я слишком резко выкладываю бумаги на стол, садясь, чашка падает, и кофе обжигает белое запястье волоокой девицы. Растревоженное аханье томной гарпии. Дружелюбия в чёрных глазах за стёклами в тонкой оправе не больше, чем седых волос в каштановых прядях Ранго. Попросту нет. Вроде ему скоро сорок... или у Вандервуда хороший имиджмейкер, который молодит его с восьми до девяти утра? Всё может быть.
-Фелис… Разве ты не сказала нашему доброму другу, что от выражения «зайка» у тебя однажды случился выкидыш? Справедливости ради, это был единичный случай, - папироса ударяется о левый угол рта. -Обычно дело ограничивается угревой сыпью и красной волчанкой,- он неопределённо, чуть мальчишески хмыкает, прищуриваясь, и даёт секретарше изобразить смешок и укоризну колыханиями бюста и полных губ. -С утра меня безмерно озадачил один вопрос... Как думаешь, Трент, эротичны ли мысли кошки?
-Никогда об этом не думал. Может, ветеринары имеют своё мнение на этот счёт.
-Много ли они понимают,- шутливо ворчит он.
Я не могу осознать, водят ли меня за нос или Вандервуд на сей раз серьёзен.
-Фелис, зайка, проводишь мистера Шафта сама. У меня сегодня нет времени на кофе, Трент. Печально, да? Жду как обычно, это...м-м-м...первый вторник сентября. Дивная, кстати, песня. Тебе явно симпатизирует эта штука, чего не скажешь о женщинах.
_______
*Томми-ган - имевшее употребление в обиходе уменьшительно-ласкательное название пистолета-пулемета Томпсона.
**«Mascotte-Gomme» - марка бумаги для самокруток.
***Capungo - злодейского вида киношный гангстер. Человек, готовый продать голову своей матушки за пару песо.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (07.12.2010 14:32)
Поделиться821.12.2010 21:59
Блуждающая Ярмарка Мондевиля. Мельтешение лиц, красок, запахов и звуков. Сегодня она на Веселом Острове, в переплетении мерцающего неона и чадящих жаровен, завтра - на нижних ярусах, в тусклом трепыхании лучин и факелов, послезавтра - на берегу Ахерона, подземного потока, собирающего в себя большую часть отходов Мондевиля, включая и раздутые трупы самоубийц, нежеланных младенцев, помои, мощную струю городской канализации, et cetera*, et...
- Говорю тебе, Лаки, Барон не истинный... Это какая-то тварь, прости господи... - сидящий прокашливается, и ловким жестом опрокидывает в жаждущую глотку стоящий перед собеседником пластиковый стакан с отчетливым запахом сивухи. Влажно клацают жвала, три пары глаз довольно прикрываются. Мохнатый хвост Лаки недовольно молотит по деревянной скамье.
- С чего ты взял, Тьюз? Может, он просто мутант. Стал...
- Тссс... - Тьюз пьяным жестом прижимает покрытый хитином палец к тонким губам, покрывшим жвала. - Говорят, он слышит, когда о нем говорят. - Голос упал до трагического шепота. - Ему левиафан на ухо шепчет.
- Ага, и Пасть под подушку списки неплательщиков сует.
- Не знаю, но при рождении его точно Пасть облизала. Если оно, конечно, было, рождение это... Он же взялся ниоткуда. Ты мелкий еще пацаныш, ты не помнишь, тебе всего-то лет пять было, а я помню как это... - Хелицеры нижнего отдела зашарили по столешнице, чуть не истрепали в клочья пачку сигарет, суетливо сунули фильтр в нижнюю пасть, сломали пару спичек, табачный кончик ткнулся в умирающий огонек. - Так вот... - затяжка, клуб дыма. - Лет пятнадцать назад, была внизу война между бандами. Большой передел. Грызлись, кто во что горазд. Всего не хватало - не хватало оружия, не хватало жрачки. И наверх, в большой город, хлынули мутанты, которых некому было сдерживать, наркота, которой платили за верхнее оружие и рабов, и полубезумные психопаты, которых не принимал даже Мондевиль... Наверху зашевелились даже самые тяжелые и увесистые туши, разборки внизу четко-четко собирались перерасти в харррошую такую войнушку. И тут появились они. Семеро. Они всегда ходили в отражении и называли друг друга по дням недели. Понедельник, Пятница... Мистер Среда. Святое Воскресенье... И Барон Суббота. Тогда Мондевиль залило дерьмом и кровью по самые подокошки. Головы самых отвязных отморозков повисли гирляндой в парке Лаустауна, а их банды устраивали заплывы по Ахерону и Амару вспоротыми брюхами вниз - соревновались, кто больше раков на себя нацепляет. И, главное, наверху все подозрительно быстро улеглось. Большие шишки сдержали толпу, отозвали войска, и войнушки не вышло. А Барон с тех пор сел бандам на хребет, да и все как-то не слазит. Видать, удобно сел.
Тьюз махнул зеленокожей подавальщице, мол, еще, в горле пересохло. Та, дождавшись кивка платежеспособного Лаки, махнула на пластиковую панель стола еще пару стаканов.
- А куда остальные шестеро делись, Тьюз?
- А шиш их знает... Исчезли. Их с каждым разом становилось все меньше и меньше, пока Суббота не остался один. Ну, и со временем "Суббота" поистерлось, осталось просто - Барон.
Козлоногий сатир с мордой саранчи легко, будто танцуя, процокал к столику, волоча за собой в поводу на тонкой серебристой цепочке нечто, больше похожее на приземистую мохнатую тумбу.
- Лаки, красавчик, лопни мои глаза, давно тебя не видел. Двинь своим пушистым задом, пусти посплетничать.
Шерстяная тумба осела рядом, не утруждая себя поиском стула или места на скамье.
- А я слышал, - козлоногий на пальцах показал что-то девице и был осчастливлен графином ядовито-зеленой жидкости и стопочкой стаканчиков, - что Барон не местный. Говорят, он то ли из Африки, то ли из Старого Света. Будто его оттуда поперли, и он решил вычистить себе место здесь. А дружки его дальше потянулись.
Из глубины шерстяных недр донеслось низкое рокотание.
- Я вам вот что скажу, умники. Природа требует равновесия, всегда и во всем.
Сатир заржал:
- Ага, ну да, а Барон воплощение вселенской гармонии.
- Да ну тебя в пень. И не перебивай, когда умные вещи говорю. Слышал о пустых городах? В которых нижний город попер на верхний, ну или наоборот? Так вот, в них херакало так, что не оставалось ни верхнего, ни нижнего. Прилетало и вашим и нашим. Левиафаны держат города в равновесии, а каким путем это достигается… Ну, тут и такие, как Барон, сойдут за вселенскую гармонию, - утробное хмыканье с трудом, но можно было идентифицировать как смех, - по сравнению с альтернативой. Так что может и Барон часть левиафана. Или… Может, вовремя подвернулся.
- А кстати, слышали, скоро новая арена откроется. За гладиаторами и зверьем бароновские боевики чуть ли не на Дно лазили. Говорят, должно быть интересно. На арену, конечно, не пробьешься, баблища это стоит немерено, но мы не гордые, мы и по ящику посмотрим. Кстати, Лаки, на кого ставишь обычно? Там какая-то новая дурь, которую бойцам дают. Вроде бы даже если обычного лошка накормить – будет дурмашина.
- Знаешь, Тьюз, сколько лоха не корми, а яйца ему все равно мешать будут.
Миловидная блондиночка за соседним столиком улыбнулась, дослушав пьяный треп. Одним изящным движением подкрасила стертую фильтром тонкой сигареты почти идеальную линию губ и раскрыла сумочку. Зажала наманикюренным пальцем ухо, поднося ко второму миниатюрный телефончик.
- Шеф? Вас хотел видеть Хамелеон. Говорит, срочно. Где? Да, скажу...
Сухой щелчок сложившейся ракушки, крупная купюра рядом с кофейным блюдцем.
- И еще бутылку бренди тем достойным джентльменам за синим столиком. - Росянка сыто прикрыла веки и закрыла сумочку, вставая, и, едва уловимо покачивая бедрами, исчезла в вечном смоге и шуме бродячей ярмарки, предвкушая, как повеселит босса очередной сказкой. Флора любила собирать легенды о Бароне. Шеф радовался как дитя.
... Хамелеон выбрался на крышу одного из самых старых зданий Мондевиля и зябко скрежетнул хребтовым гребнем. Мощные лапы бесшумно попрали выщербленный камень, пигментные клетки подстроились под структуру гранита, двухметровая фигура подернулась рябью, принимая темно-багровый, почти черный окрас, и сливаясь с вечной мондевильской ночью. Вертикальные зрачки ржаво-рыжих глаз сузились, вглядываясь в сумрак. Самый кончик раздвоенного языка попробовал на ощупь пыль и сырость гуляющего по верхам ветра. Судя по всему, в Голиафе шел дождь.
Плоские скаты крыши. Химера, еще одна химера. Прохладный, подернутый тонкой пленкой конденсата полированный гранит. Интересно, скульптор ваял их с натуры или пользовался своим воображением? Две химеры, сидящих рядом, складки кожистых крыльев, шелковистый на вид абрис полузмеиной скулы. Тусклый огонек дымящей сигары и двойное отражение искры в огромных черных глазах, где ни белка, ни радужки, и все цвета тонут в душном и тяжелом мраке взгляда.
- Шеф?
Одна из химер так и осталась сидеть каменным истуканом, а крылья второй дрогнули в ответ на звук. Иссиня-черный бархат поддельного камня. Обманчивая мягкость рептилии. Спрятанные клыки не источают яда, втянутые когти придают рукам почти естественный вид. - Посмотри на город, - Барон пыхнул сигарой. - Не правда ли, ничего не меняется?
- Наверное... - Хамелеон встал рядом и послушно вгляделся в хаос броуновского движения внизу. - И Вы тоже не изменились, шеф.
Он припомнил, что лет десять назад, также смотрел вниз с крыши, пытаясь соотнести совсем незнакомый облик истинного, наверное истинного, с хорошо знакомой ему тварью. Взгляд глаза в глаза, орех с зеленцой хамелеона в непроглядную черноту – они были одного роста. Дюйма на три выше шести футов. Лицо вытянутое, с четкими, но далеко не тонкими чертами – будто на гранит статуи натянули живую кожу. Прижатые к голове уши, высокие скулы, глубокие впадины глаз. Длинные костистые пальцы с черными ногтями. Легкомысленный крестик серьги в левом ухе. Кельтская вязь змеиных тел на затылке – старая татуировка. Сколько же ему лет? Тридцать, сорок? Непривычные черты менялись, плавились, приобретая известный многим вид. Кожа из светлой, откровенно бедной солнцем, темнела, уходя в нуар. Безволосый голый череп вытягивался, наливались чернотой насмешливые темные глаза, уходили выше тяжелые надбровные дуги. Лицо без возраста становилось мордой. Распахивались за спиной тяжелые кожистые крылья, раздавался вширь торс, выпирали острее ребра, меняя форму. Струился, словно живя собственной жизнью, узкий змеиный хвост. Вандервуд молчал все эти пару минут обращения, думая о том, что даже у него, привычного к изменению облика, это занимало около шести-семи минут, и потом еще с десяток глухих ударов сердца.
- Ну что застыли, Гамлет? - привычно скрипуче и с легкой хрипотцой исторгла пасть Барона. - Не выспались? - Еще не втянувшиеся в подушечки пальцев когти оставили едва заметный след на скуле заместителя. - Думаю, мне не стоит Вам напоминать, что может случиться...
- Нет, шеф.
Хамелеону не надо лишний раз напоминать, что при первой же попытке взбрыкнуть, он обнаружил в переданной ему тоненькой папке. Несколько строк сплошных цифр. Тех самых цифр, за которые его наверху ждал бы десяток лет за решеткой. Счета в официально не существующих банках. Пути оффшоров. Откаты, взятки, материальная благодарность большим дядям. И пара фотографий. Неаккуратная груда непонятно чего на ярко-алом батисте скатерти. Один из доверенных лиц, решивших скрысятничать. Ранго не нужно было вглядываться, он хорошо помнил этот поляроид по полицейскому отчету, когда его вызывали для дачи показаний. Но он ушел оттуда чистым, как и непорочно белый пух его крыльев. Не самые лучшие воспоминания.
Куда лучше были те, когда он сам готовил подобные папочки для весомых фигур верхнего города, имевших интересы в нижнем. Для тех, кто не понимал языка цифр и информации, была своя цена. Их головы служили хорошей декорацией для дальнейших переговоров.
- Не стоит совершенно, - улыбка намертво легла на губы. В конце концов, во всем есть свои плюсы. Даже в этом. Зато конкурентам точно не поднять головы и не прыгнуть выше потолка. Барон, конечно, непредсказуем, как сюжет бредового сна, когда реальность закручивается узлом вокруг позвоночного столба, но за полтора десятка лет их знакомства Хамелеон понял одно – что бы он ни сделал, он ничего не сделает зря. Наверное, даже путешествие по крышам для чего-то нужно. Ну, или хотя бы… ничему не повредит.
Прохладный воздух плеснул ветром, возвращая в реальность.
- Все движется по кругам своя...
Яркая звезда дотлевшей сигареты нырнула вниз, предлагая кому-то доверчивому загадать желание.
*et cetera - и так далее, и тому подобное (лат.)
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (22.12.2010 21:47)
Поделиться920.02.2011 20:36
Бэйли Брайтон Дуайт. Это имя, которое записано во всех документах с момента его рождения, он считает единственно верным. Впрочем, сейчас он не сказал бы, что когда-либо не был мутантом. Кажется, всю жизнь он ощущал себя именно так.
Две тонкие полоски сухой чешуйчатой кожи проходят по его спине от лопаток до копчика, где сходятся, образуя неправильную перевернутую дугу. Участки такой же кожи он скрывает под брюками. Резцы со временем приняли более округлую форму и стали полыми внутри, что позволяет выпускать яд, который через желобки зубов может попасть в тело жертвы. К подобному, однако, приходилось прибегать лишь единожды. Внешне Дуайт больше ничем не отличается от обычных людей, разве что агрессивный имидж может, порой, сделать его похожим на укуренного панка или вышедшего из-под контроля тинейджера. Темные глаза, темные волосы - это их естественный цвет, который чаще можно увидеть лишь у корней – смуглая кожа. Ростом он невысок, едва дотягивает до ста семидесяти восьми сантиметров, отчего, возможно, и получил свое прозвище. Впрочем, сам «кроха» считает, что последнее является исключительно следствием сложения его инициалов. Би.Би.Ди.
Бэйли всегда был вспыльчивым и агрессивным, сколько себя помнит. Не злым, это, кажется, другое, но неугомонным.
Ему было восемнадцать лет от роду, когда вместе с Ричи они загнали одного зануду-шалопая на окраины города, чтобы «наказать», тогда это слово было в ходу, за «выпендреж» в университете. Парнишка числился в любимчиках ректора, был невероятным занудой и недавно с отличием закончил колледж, а это уже являлось достаточным поводом. Именно там все и произошло. Бейли сам не смог позже объяснить, что случилось. Другу удалось уйти, зануда-Джо сгинул, а сам он, спустя несколько дней, вернулся уже таким.
Первое время Дуайт пытался отсидеться дома, ссылаясь на простуду и не выходя из своей комнаты. Но день за днем ощущения становились все более невыносимы. Да и родители словно стали что-то подозревать. Тихие разговоры, которые раньше бы он не заметил, взгляды из-за угла.
Вскоре Дуайт впал в беспробудное отчаяние, затем в беспросветное уныние и, провалявшись в постели дней пять, решил, что в целом все не так уж и плохо. Молодость. Впрочем, дом он покинул сразу, как только представился случай, снял квартиру на собранные деньги и начал думать, как жить дальше…
Некоторые изменения произошли не только во внешности, Дуайт стал более сильным и выносливым, значительно реже он теперь нуждался во сне и слишком трепетно относился к любым прикосновениям. Поглаживания по переносице или в районе шейных позвонков вызывали просто неописуемый восторг. Усилилась и быстрота его реакций, а движения стали менее резкими, чем прежде. Единственное, что доставляло огромный дискомфорт, он постоянно мерз.
Сейчас ему двадцать восемь. Уже более пяти лет Дуайт является членом тайной организации по радикальной борьбе с террором. Сюда его позвал старый приятель, который, возможно, тоже все же что-то скрывал. Общество является засекреченным, организовано ли оно правительством или его содержит горстка энтузиастов, знают лишь самые верхи. Но здесь работают наиболее отчаянные люди со всего континента.
Вопросов при приеме задавали мало, сообщили тоже только необходимое. И, получив «табельное» оружие, Бейли вступил в дело. Природное обаяние позволило добиться успехов в работе под прикрытием, эта часть, пожалуй, забавляя его более всего. Да и вообще, довольно веселое оказалось занятие – кого-то ловить. Будто продиктованное самим инстинктом.
Что еще осталось сказать о Ди? Он любит музыку, имеет неплохой слух и не оставляет мыслей о том, что когда-нибудь сможет во всем признаться, или даже представлять интересы мутантов публично.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (20.02.2011 22:26)
Поделиться1027.02.2011 19:14
Пандора приносила только несчастья.
Юная Пандора была хороша собой. При росте сто шестьдесят четыре сантиметра, тонкокостная и изящная, она обладала пропорциями Венеры, считающимися каноном красоты до сих пор. Белокожая, темноглазая брюнетка с утонченным лицом и располагающей улыбкой. Во взгляде неприкрытое лукавство и ирония, которая с годами сменилась налетом жестокости. О таких женщинах принято говорить, что они прекрасно дополняют интерьер, но она рано доказала, что не способна на такую роль.
В первый раз о Роксане Шерман услышали, когда престарелый гендиректор корпорации "Дженерал Моторс" Билл Шерман появился с ней в обществе и представил как свою племянницу. До сих пор никто не слышал о родственниках обладателя миллиардного капитала, но слух о юной любовнице, к вящему неудовольствию публики, не подтвердился. Когда же мистер Шерман скончался, ни у кого не осталось сомнения, кому перейдет состояние и контрольный пакет акций. На тот момент Роксане было двадцать четыре.
Далее в биографии женщины не было ничего примечательного. Она успешно управляла корпорацией, занималась благотворительностью и патронажем, не менее двух раз в неделю бывала в опере, делала ставки на пегасов и соперничала изысканностью нарядов с первыми леди Голиафа. Никаких скандалов или интрижек. Ничего, кроме трех замужеств за шесть лет. Все браки были яркие, но, увы, непродолжительные. Достопочтенные мужья роковой красотки так или иначе встретили свою смерть, примерно через год после свадьбы, однако оставили безутешной вдове огромное состояние, гораздо большее, чем мог бы быть оценен каждый недолгий брак, как утверждали злые языки. Но невиновность госпожи Шерман всегда была вне всякого сомнения, и кто бы мог не поверить в эти искренние слезы отчаяния, аккуратно лившиеся из глаз так, чтобы не потек макияж?
Сейчас тридцатилетняя госпожа Шерман успешно занималась автомобилестроением, но мало кто знал, что это только вершина айсберга, скрывающая теневой бизнес. Несколько элитных наркопритонов для богатых сосунков и публичных домов, а также контрабанда оружия, наркотиков и всевозможных ценностей приносили доход едва ли не больший, чем ее основное занятие. Ко всему прочему покровительство Барона давало практически неограниченную власть. Это был почти единственный человек, к которому Роксана питала какие-то теплые чувства, если могла их испытывать. В Мондевиле ее окрестили Пандорой и Черный вдовой. Она же спокойно принимала эти прозвища и только усмехалась, прячась за густой вуалью.
Роксана была красива, артистична, очаровывала с легкостью и создавала видимость хороших отношений со всеми, кто ее интересовал. Мстительная, злопамятная, дьявольски хитрая и чрезмерно спокойная, она любила авантюры и хладнокровно вела двойную жизнь, упиваясь своими личинами попеременно, то светской львицы, то жестокой богини преступного мира. Она с легкостью разменивала чужие жизни как пешки на шахматной доске, ей нравилось убивать тех, кто слабее. Ходили слухи, что она загнала в глаз своей ассистентке несколько шпилек, когда ее стилист опоздал на пять минут. Но больше других способов она любила яды, считая их первейшим средством в любви и делах. Предсмертные судороги на лицах жертв приносили искру в ее размеренное существование, которое Роксана считала излишне скучным.
Свое первое обращение она толком не помнила, но это показалось ей довольно забавным. Черная обсидиановая кожа, покрытая блестящей чешуей, слепые глаза, затянутые бельмами, провал вместо рта, полный острых зубов, среди которых извивался раздвоенный язык и клубок змей на голове вместо волос. Слишком длинные скрюченные пальцы, заканчивающиеся бритвой ногтей. Она не могла заставить окаменеть взглядом, но производила эффект. За четверть часа она становилась идеальным монстром.
Ей нравилось собирать слухи о себе, один невероятнее другого, о ее прошлом и настоящем, преумножать и смешивать с фантазиями. А Роксана просто стремилась получить от жизни как можно больше наслаждений, в полной уверенности, что по ту сторону ее будет ждать только тьма.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (28.02.2011 17:34)
Поделиться1128.02.2011 16:24
С момента объявления о том, что намеченная вечеринка волевым решением хозяина дома превращается в сольник «одной соски» и переносится в узкую душевую кабину, до взрыва головы нагло ухмыляющегося Матиса прошло не больше десяти секунд.
Марк как раз выходил из ванной, когда приторно-хриплый голос попросил его не торопиться. А дальше… Дальше смазанные вставшим в ступор сознанием картины, смазанные капли крови на рубашке, смазанный грим; странное стремительное падение, оглушительное приземление, боль в коленях. Хотя… Хотя сейчас кажется, что больше болят стертые об асфальт ладони.
Парень так быстро сообразил, что нужно убираться из квартиры, что сам не понял, каким чудом оказался у окна, как хватило смелости пролететь пару этажей вниз и отделаться лишь синяками, так удачно рухнув в аккуратно сложенные у мусорного бака коробки с какой-то макулатурой. Возможно, он и не соображал вовсе. Не подвели отточенные в голодную юность инстинкты валить раньше, чем придется понять, что именно происходит. Просто заорал и сиганул в окно, только бы ни секундой дольше не видеть омерзительно-яркую кровавую жижу, вытекающую из вскрытой пулей черепной коробки Матиса.
Теперь он, сломя голову, несся по узкому проходу между высотных зданий, благодаря, мать его, Бога, за то, что в этом крохотном проулке некуда больше свернуть. Иначе, он бы точно забежал не туда. И снова влип! Влип, идиот, как бывает всегда!
Марк хватал воздух ртом, тщетно пытался проглотить, давился и задыхался. Упреки зануды Дюка - мол, ты, красавчик, вконец разленился и скоро не сможешь угнаться даже за дряхлой старушенцией - звучали сейчас в голове с особой издевкой. О, да! Сейчас там много всего звучало.
В модельном агентстве неустанно повторяли, что Марку не нужно перекачиваться и сушить свое тело. Худой и жилистый от природы, он выставлял на обложках популярных журналов ровные округлые плечи, по-женски изящные руки, гладкий с едва заметной линией пресса живот и страшные острые колени, за которые его почему-то особенно сильно ценили. Хотя, истинную ценность представляли исключительно его харизматичность и лицо. Лицо очаровательной и озорной соседской девчушки, с насквозь прекрасными правильными чертами и ангельски обаятельной улыбкой.
Тощий, универсальный, до омерзения андрогинный, легко заменимый, но такой популярный в этом сезоне, Марк никогда не был поклонником здорового образа жизни. Заливал в себя литры алкоголя, активно курил, не менее активно баловался наркотой и щедро сдобривал молодой организм психотропными препаратами. Для поддержания утвержденной менеджером и тщательно описанной в договоре неспортивной тщедушной формы вполне достаточно было спонтанного и всегда напряженно-агрессивного секса со стервой Хелен. Но сейчас, пожалуй, Марк готов был бы остричь волосы и уйти служить на флот, только бы избавиться от холодящего кровь, неотступно следующего по пятам ужаса.
Без определенного возраста и пола Марк Клаир – готовый продукт современного шоубизнеса двадцати семи летней выдержки, обезумев от ужаса, бежал на непослушных ногах по темному сырому переулку с одной единственной целью – выжить и забыть все, что произошло этой ночью.
Парень щелкнул зубами, еле вписавшись в крутой поворот, зацепив плечом угол здания. От души выругался и быстрее припустил к маячащему на горизонте пятну уличных фонарей.
План был прост: выбраться на площадь, смешаться с толпой, найти сучку Хелен и убить! Задушить собственными руками! Ведь если бы эта тварь не надоумила познакомиться с начинающим, «безумно богатым» продюсером и не настояла на том, что непременно нужно посетить обещанную в полночь вечеринку, не пришлось бы сейчас совершать этот адский забег. От всплывшей перед глазами картины взорвавшейся красным головы нового знакомого начало сильно мутить. Марк остановился, согнулся пополам, тщетно стараясь вдохнуть и побороть новые позывы рвоты. Оставшиеся несколько шагов до широкой проезжей части, отделяющей элитный жилой массив от людной площади, дались с огромным трудом.
Маркус вышел на свет, дергано заправляя в узел растрепавшиеся во время бега выжженные краской светлые волосы, поднял голову и огляделся, пытаясь отдышаться и решить в какую сторону ему идти.
Приземистый, грубый и роскошный, как все спортивные, автомобиль вальяжно и даже деликатно прижался к тротуару, перегородив парню дорогу. Водитель перегнулся через пустое пассажирское сидение, глянул на блондина с довольной, лишенной любой доброжелательности ухмылкой и как будто на всякий случай выставил вперед сжимающую пистолет руку, удобно облокотившись на приоткрывшуюся дверь.
Марк дернулся назад с небрежной ловкостью канализационной крысы, неестественно прогнувшись и схватившись за живот, как будто уже получил пулю. Выдохнул и вперил в незнакомца полные ужаса голубые глаза. Тот только снова усмехнулся и небрежным движением обреченно-черного дула пригласил сесть в машину.
Растрепанный, едва живой от страха парень только нервно замотал головой, стараясь проглотить подступивший горький ком и освободить горло для отказа.
- Нет. Не надо… Я ничего не видел… Никто не узнает… Клянусь. Я сам уйду!
Неожиданно низкий грудной голос «девчонки» оцарапал слух хрипотцой и истеричными нотками. Тембр всегда удивлял, отрезвлял, а некоторых заставлял и вовсе поморщиться. Вот почему менеджер обычно просил помалкивать и лишний раз не портить вылизанный гламурный образ грубым говором провинциального автослесаря.
- Ничего не видел, слышите!
Марк прожигал взглядом потертую кирпичную стену, и лишь сильнее нахмурил брови, попытавшись уследить краем глаза за ленивой возней незнакомца, который только сильнее распахнул перед ним дверь. Автомобиль утробно рычал мощным движком и сотрясал воздух доносящимися из салона вязкими боссами.
Блондин мысленно отчаянно матерился и вопил, но ситуацию это не спасало. Он даже припомнил покинутых лет пять назад напрочь забытых пожилых родителей, попросился к мамочке и папочке - бессмысленно, как, впрочем, и надежда на то, что его уговоры подействуют на человека с пистолетом в руках.
Бледный, трясущийся от страха, Марк неловко упал на широкое сиденье и тихо захлопнул дверь.
Автомобиль рванул с места, набирая приличествующую ему сотню с лишним менее чем за пару секунд, и быстро скрылся за поворотом.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (28.02.2011 17:53)
Поделиться1223.03.2011 22:05
«Жил-был король большой винной бутылки. И было у старинушки три сына-близнеца. Первый - умный был детина. Сын второй и так и сяк. Третий - вовсе был… (ну, вот и не подумайте ничего такого, непутевый он был)».
Если бы Анхель Тенрар стал писателем-сказочником, то он наверняка начал бы эту историю именно так. Но он был третьим сыном пропившего свою печень владельца виноградников и винного дома «Совеньён», который проводил свои последние дни на больничной койке в вип-палате самого престижного госпиталя города. Скажете: «Владельцы винных домов не пьют»? Еще как пьют, и папаша был этому пока ещё живым подтверждением. Завещание лежало готовым в папке семейного нотариуса и несмотря на это считалось негласно оглашенным. То есть все близкие родственники, не считая жены оного, то бишь три его сына: Клод, Кристиан и Анхель, знали, что начертано в этой бумаге. «Умный» и «так и сяк» - становились наследниками всего, деля это всё пополам. Ну, а Анхелю полагалась на ежемесячное содержание немалая сумма, так чтобы он мог не то что кутить каждый день, но раз в месяц собрать братию дружков на пьяную оргию и на вытекающие из всего этого последствия. Как то: битые стёкла, порча городского имущества и штрафы за неправильные парковки, нахождение в нетрезвом виде в неположенных местах, также как и нарушающее моральные устои граждан поведение.
Так вот, как часто в жизни бывает - одним всё, другим - всё остальное. Хоть внешне братья, как вы уже поняли, почти не отличались друг от друга. Высокие, метр восемьдесят роста, голубоглазые блондины с ухоженным, хорошо развитым телом. С мягкими послушными волосам, скуластым лицом и чуть пухлыми щёчками, за которые хочется трепать, как в детстве, прежде чем дать конфетку. Так и теперь, прежде чем… а впрочем, не важно. К первому и второму брату это не имело никакого отношения, хотя, разговор сейчас не о них, а как раз наоборот. Подбородок с небольшой ямочкой, которая не всегда заметна. Пухлые губы. Нос правильной формы. Чистая, слегка загорелая кожа. В общем, мальчики – картинки. Да ещё три штуки. Бери (оптом) – не хочу. «Как не хочу?!» - тут же вскричал бы мозг Анхеля, узнай он, что кто-то добровольно отказывается от такого подарка. И юноша кинулся со своим «спортивным интересом» в пучину выведывания причины такого отказа. И грёб, и грёб, пока не докопался, даже если потом пришлось рьяно улепётывать, что бывало не раз. Умением находить, даже там, где просто невозможно, казалось бы, найти неприятности, Анхель «выгодно» отличался от братьев. Впрочем, безусловно, были и ещё отличия.
Не упоминая о характере и манере поведения, когда они спали «зубами к стенке», Анхеля возможно было отличить от остальных, если оттянуть чуть бельё с его ягодиц и взглянуть внимательно на правую. Там, ещё с детства остался небольшой шрам. Не подумайте, что юноша уже в детстве не берёг свою пятую точку, просто случилось неудачное падение с дерева на торчащий сучок. Да, всё банально. Старший брат любил подшучивать над ним по этому поводу, говоря: не познай ты тогда этого сучка, возможно, у тебя сейчас была б невеста.
Но Анхель ничуть не расстраивался по этому поводу. Наследник хоть и значительно урезанного для него состояния, сын ангела и демона, он воплощал в себе половину семьи. Женскую половину. Отец всегда ворчал, что Анхель напоминает ему мать, нет, не внешне, а по характеру. Она тоже была неуправляема в своих желаниях, а настроение у неё менялось намного чаще погоды. Старик боялся, что сын, когда настанет время, не сможет чётко проконтролировать своё обращение и натворит дел. Но вот Анхелю стукнуло двадцать два, а ничего похожего на Отражение он не имел. Расстраивался ли он по этому поводу? Никогда и никому бы юноша не признался, что да, даже братьям. Так же, как не имел больше и матери.
Это случилось давно. Она просто ушла. Оставила записку и упорхнула, не взяв с собой ничего, даже любимых духов. Что начертано в записке ни Анхель, Клод с Кристианом не знали, да и не пытались узнать. Эта женщина только носила гордое имя матери, но таковой по-настоящему никогда они её не чувствовали. То, что она была в их жизни, и то, что её в их жизни внезапно не стало, почти не изменило их. По какому-то негласному уговору братья никогда больше не упоминали о ней.
Отец оставался для них всем. И несмотря на то, что третий сын рос непутёвым, старик любил его не меньше, чем первых двух. Это, как ни странно, выразилось и в распределении наследства, потому что достанься половина Анхелю, можно было бы сказать, что оно утекло сквозь его пальцы без следа. А так был шанс, что юноша не помрёт с голоду и не сгниет в тюрьме, не дай Бог, что ещё хуже, в трудовых лагерях Мондевиля.
Хорошее образование и всё, что причитается за баснословные деньги, они получили сполна. Так же как и отцовскую любовь. Легкомысленный, как могло показаться со стороны, жизнерадостный, где-то и в чём-то даже безалаберный, вечно попадающий во всякие истории и сующий нос не в свои дела. Даже умыться, как смеялся над ним и средний, не умеющий без приключений, мгновенно загорающийся новыми идеями и так же мгновенно внезапно теряющий к ним интерес, в этом Анхель разительно отличался от братьев. Но это не мешало юношам быть настоящими друзьями. И если Клод часто был себе на уме, и Кристиан старался не посвящать целиком в свои дела, то Анхель всё выкладывал им. Сколь ни был он ветрен, но всё же понимал, что ближе человека, чем братья, которые поймут его и, если что, хотя бы прикроют, когда отец оставит этот мир, у него не будет на свете.
Так же болезненно юноша был привязан к отцу. Даже если он не выставлял на свет свои переживания по поводу его скорейшей кончины, (а в этом, увы, уже никто не сомневался), это не значило, что он их не имел. Сердце его каждый раз сжималось, когда Анхель часами просиживал у кровати умирающего. Количество слёз, которое он пролил из-за этого втайне от всех, когда бы обладало исцеляющим свойством, то смогло поднять на ноги полбольницы.
Не кажется ли вам сейчас, что Анхель был просто «конфеткой»? Да, был. Но, как у многих конфет, у него внутри находилась своя, особенная начинка. Внутри гладкого блестящего корпуса этой «карамели» скрывалось нечто весьма неприглядное. Нет, это нельзя было сравнить с той его порочной тягой к сексуальным утехам, к загульному образу жизни и лени, по отношению к семейному делу и дальнейшему образованию. Там, в глубине, в нём прочно сидели зачатки гадкой сущности. Сущности, которая помнила все обиды, вплоть даже до презрительного смешка в его сторону. Сущности, которая не просто держала их в памяти, которая спала и лелеяла во сне все те желания беспощадной и неотвратимой мести за всё, что не устроило её, или его когда-то, начиная с рождения и кончая, вернее продолжая, теперешним моментом. Было ли это запаздывающее Отражение, или просто проявляющиеся в ночи клочки снов, от которых просыпаешься с немым криком, удушающей нехваткой воздуха и потёками пота на коже? Возможно, и то и другое. Чувствовал ли Анхель эту «начинку» внутри? Не думаю. Бездельник демон, на положенном ему папаней содержании, он привык жить одним моментом, одним днём, легко, но… Жить легко очень трудно.
*Клод и Кристиан являются персонажами других игроков, планирующих зарегистрироваться после.*
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (25.03.2011 18:23)
Поделиться1329.03.2011 13:04
- Сколько вас? - цепкий, изучающий взгляд, от которого не уйти так просто. Ощущаю, как трещит моя скорлупа под этим прессом. Голос вкрадчив, ласков, условно обещает золотые горы. Верю.
- Трое,- согласен, большая редкость, но все таки нас трое. Одноплодные близнецы, звучит, как диагноз заболевания. Неизвестно, чем и как, в какой последовательности занимались наши родители, чтобы зачать сразу троих. Ловлю на себе не скрываемое удивление и любопытство, уже привычное настолько, что угадываешь следующий вопрос.
- Нам по двадцать два. Я самый старший. На десять минут старше Криса и на пятнадцать Анхеля, если это имеет какое - то значение,- бросаю раздраженно. Рассказывать о своей семье штатному психологу университета не моя голубая мечта, но выбора у меня сейчас нет. Очередная проверка психического состояния студентов, во время которой меня словно выворачивает наизнанку. Ненавижу, когда лезут в душу, охотнее послал бы этого очкастого жлоба, рискуя вылететь из университета. Иногда, вот как сейчас, очень хочется вызвать свое Отражение, чтобы у блюстителя душ челюсть отвисла, проломив столешницу. Отражение, к слову сказать, пугает меня до сих пор. Пять лет уже скоро, а я не могу привыкнуть к пятнадцати метровой туше, покрытой болотного цвета чешуей. Хвост, придающий туше равновесие, гряда окостенелых выступов - шипов по хребтине и с возрастом их, кажется, становится больше. Пасть, широко разевая ее, я показываю миру острый, неровный ряд зубов и глотку. Крылья. За это я готов вечность пребывать в измененном состоянии, белоснежные, дающее упоительное ощущение свободы, ни с чем не сравнимое, я бы сказал. Да, я стонал в оргазмах, кончая и снова испытывая крайнюю степень возбуждения по началу, но со временем это перестало меня так задевать, как полет. Мне отпущено ровно сорок минут, главное не забыться, успеть вовремя спустится на землю.
Делаю выдох, вслушиваясь в собственный голос разума. На то я и ангел, чтобы вести себя прилежно и быть отличником в группе. Целых пятнадцать минут, проклятый Анхель задержался в утробе, чтобы мне достались упреки и возгласы из разряда «Ты же старший, Клод», но я его не виню, всему в этом мире свое время и место.
В кабинете становится душно.
- Подробнее,- грифель карандаша шустро бегает по бумаге, обозначая новую запись в личном деле. Так и хочется вскочить, подсмотреть, что там написано в графе «Психологическое состояние».
- С тех пор, как я себя помню, отец вдалбливал мне, что такое ответственность. За себя, за братьев. Мотивировал это тем, что я старше, со всеми вытекающими,- скупо поясняю я, хмурясь, припоминая, что я плел в прошлом году. Кажется, нес какую-то околесицу про неполноценную семью и мою психологическую травму. Закончилось все тем, что я отходил полгода к психологу. Сегодня шутить мне не хотелось. Мне кивают, не ожидая ничего подробного, всем известно, что Клод Тенрар любитель помолчать.
- Не стремитесь к индивидуализации себя? Внешне, скорее, чем внутренне,- вопрос на все десять баллов по всем критериям. Прямо в точку и мне приходит на ум что- то вроде: «Да, доктор, хочу», но тут же понимаю, что тогда я потеряю самого себя в том потоке вещей, что окружает меня. Крис и Анхель – гласно или нет, хотят они этого или нет, являются для меня поручнями.
- Нет. Меня все устраивает, но если Анхель или Крис захотят перекраситься в зеленый, я подумаю,- честно признался я. Попытки, когда ты терзаешь себя, чтобы стать заметнее и ярче на фоне окружающих за собой не отмечал, мне достаточно сознавать, что я отличен по характеру от братьев.
Светло русые длинные волосы, мягкие черты лица, в которых еще сохранилась детская припухлость. У нас троих голубые глаза, один в один ямочка на подбородке и рост. Собственно, все. Эдакое живое воплощение стандартной мечты стандартной американской девушки в кубе. Я не знаю, как Анхель и Клод, но иногда я ощущаю себя Кеном, тем парнем для резиновой куклы Барби. Забавно и самокритично. Усмехаюсь, проводя пятерней по волосам, ероша их.
- Ваши родители в разводе?
Мне не хочется обсуждать эту тему, вновь и вновь возвращаясь к тому дню, когда вместо матери на столе осталась записка. Это даже нельзя назвать предательством, я сравнивал это с оборвавшейся кинолентой в старом проекторе. Было кино, а теперь его нет, и киномеханик зажигает свет, не в силах что- либо исправить. Сеанс окончен, все расходятся по домам.
Отрицательно мотаю головой.
- Отец так и не подал на развод. Мать ушла, нам еще пяти не было. С тех пор я ее ни разу не видел. Нас воспитывал отец. Не плохой вариант, не так ли?
Мне кивают, и я достраиваю еще один ряд кирпичей в стене отчуждения, отгородившую меня от родной матери и прошлого. Уметь не прощать - это тоже своего рода талант.
- Дайте себе характеристику. Вы кто?- карандашное шуршание по бумаге, снова молчание. Я уверен, что после этого вопроса будет еще один, но это сталкивание меня с самим собой напоминает гильотину. Пожимаю плечами.
- Замкнутый неврастеник с болезнью Дауна,- с вызовом и так по жизни. Около или вдоль лезвия, спокойный внешне, я все переживаю внутри, срываясь по возможности редко. Такие моменты похожи на мою личную нирвану, сотканную из оголенных нервов, крови, сорванного голоса, истерик и безумства. Слышу свой собственный короткий смешок.
- А если серьезно?
- Серьезен,- отрезал я, умолкая. Пережевывать свое взрослеющее Я легче под гул в ушах от алкоголя, подстегнутый эйфорией от таблеток, с затянутой у шеи петлей из табачного дыма. Не тут и не с тем.
- Ваш отец..?- повисший в воздухе вопрос, на который мне меньше всего хочется отвечать. Это проверка на ориентацию во времени и себе? Я помню, что мой отец владелец компании по производству вина.
- «Компания «Совиньен», он является президентом и держателем контрольного пакета акций, - большего сказать я не имею права. Даже если бы захотел, я бы не смог признаться самому себе, что некогда преуспевающий человек, сейчас загибается от цирроза печени и умрет со дня на день. Вопрос, повезло ли мне с родителями? Считаю, что да. В какой – то степени моя самостоятельность и самоотрешенность заслуга умирающего отца. Он дал нам все, от денег до возможности выбора, кем стать. Мое негласное согласие пойти по его стопам можно рассмотреть, как выгодное вложение.
- И последний вопрос. Ваши отношения с братьями?
Затянувшаяся пауза, пока я формулировал ответ. Дайте, я признаюсь, что ощущаю, как меня влечет к младшему, а потом вкрадчиво начну повествовать о том, как боюсь, что Анхель прознает о моих чувствах. Сбито и бестолково расскажу, какой тряпкой я ощущаю себя под его пристальным взглядом и поклянусь вам, что сделаю ради него все, что бы тот не попросил.
- Я люблю их.
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (01.04.2011 21:56)
Поделиться1401.04.2011 23:05
«Кристиан Тенрар», - гласила первая строка, напечатанная в электронном документе. Пробел мигал, словно намекая, что было бы неплохо продолжить. Крис раздраженно шлепнул по клавиатуре - «щэштрдщэ». Заполнить белый лист оказалось намного тяжелее, чем предполагалось. Пожалуй, это был первый раз, когда он пожалел о подписанном контракте. Поддался на льстивые уговоры своего новоиспеченного литературного агента и подписал документы, обязывающие выпустить серию в минимум три тома.
Его первый и пока единственный роман оказался неожиданно популярным, редактор даже сообщил о втором тираже в 8 000 экземпляров. Кстати о редакторе, у Криса завтра с ним встреча, на которой он должен представить сюжет и персонажей, а в плане — полный ноль... Почти ноль - несколько зарисовок, пара образов, куча «роялей в кустах»...
Крис улыбнулся, достав один из множества исписанных синей ручкой листов (отчего-то писать от руки было намного приятнее, чем печатать в «ворде». Наверное потому, что зачеркнутые буквы все же остаются на месте, а не исчезают, стертые простым нажатием клавиши). Этот «персонаж» был его любимым, пока не осознал, что полностью перенял свою внешность — высокий голубоглазый блондин, прямо воплощение из сказки, и отчего-то казался пошлой банальностью. Когда смотришь в зеркало или на братьев-близнецов, это является нормой, а вот на бумаге — «Марти Сью». В свои 22 он был вполне доволен своей внешностью — в меру привлекателен, не "брутален", но и не слащав.
Крис перевел взгляд на фотографию на столе, где он, Анхель и Клод корчат рожи на камеру. Он улыбается, потому что помнит тот день на пляже, словно это было вчера: Анхель только вылез из воды, с влажных волос стекала вода. Он повалился на Криса, который от неожиданности вылил на себя холодную колу. Клод смеется над глупым выражением лица брата, и кто-то запечатлел этот момент.
Все трое — со светлыми волосами, мягкими и слегка волнистыми. Подбородок с ямочкой, пухлые губы, нос правильной формы. И что удивительно, никто не пытался кардинально изменить свою внешность. Порой это сильно досаждало, особенно в детстве, когда людям было наплевать, кто из них кто. Тройняшки впечатляли одним своим видом, а о содержании никто не заботился. Бесило, когда их не могли различить, но порой это было весьма удобно. «Подмени меня» или «Что вы, я не Кристиан, я его младший брат Анхель» - это было, и не раз. Забавно, в общем.
Кристиан всю жизнь хотел выделиться, особенное среди братьев, похожих на него, как две — или точнее три — капли воды. Он пытался самореализоваться, найти «свое», в чем он будет лучшим, что ему понравится. Крис пробовал спорт (забирает слишком много времени и сил), музыку (нет слуха), рисование (нет таланта), танцы (слишком поздно начал), учебу (закончил с отличием, но в университет не поступил — не смог выбрать направление). Он учил языки, изучал литературу, химию и физику, пытался заниматься семейным бизнесом (на что ушел почти год), но... Парень быстро загорался, кидал деньги в обучение, тратил все время на новое хобби, но в результате бросал. В какой-то момент он ловил себя на том, что не получает от всего этого удовольствие, что начинать новый день, в котором он будет заниматься нелюбимым делом, становится мукой.
Деньги были не проблемой, как и начать все с нуля. Одним из таких увлечений были литературные курсы, где Кристиан написал рассказ о любви юноши к даме среднего возраста. История была настолько реалистичной, настолько личной, что он не посмел показать его в изначальном виде. Погрузив героев в чужой мир и окружив приключениями, романтическая история стала приключенческим романом. Профессор настолько впечатлился, что предложил понести это в издательство. А как продолжение — печать, номинация в литературной премии и двадцать авторских экземпляров в ящике. Три себе, три братьям и отцу, а остальные... У Криса не было девушки и было мало друзей. Он не посмел кого-нибудь назвать настоящим другом, а бросаясь из крайности в крайности терял связи. Книга с номерами телефонов ломилась от их количества, но все они — знакомые или работа.
И мужских имен было гораздо больше, чем женских. Кристиан предпочитал девушек постарше, а со сверстницами даже не знал, как общаться. Мизерный опыт ограничивался походами в кафе, на каток и «по магазинам». Крис не ходил на дискотеки, он ходил по барам, дорогим, со строгим фейс-контролем и знакомился там с женщинами.
Что бы не показывали в сериалах, любителей «помоложе» не так уж и много. Со всеми его женщинами у Криса были странные отношения. Парень имел деньги, он хотел ухаживать за ними, заботить о них, но всегда получалось наоборот. Его принимали за юного жиголо, оплачивая счета в ресторанах и покупая дорогие подарки. Одна даже оставляла деньги на тумбочке возле кровати. Крис вздыхал про себя, но молчал и все позволял. Если так было проще им, то почему бы нет?
Ни один его роман не длился долго. Никто из его партнерш не верила в будущее с «мальчиком», улыбаясь и объясняя ситуацию. Крис был нежным, милым и таким трогательным, но все без толку. Для них он был просто неопытным юношей, и как бы им не было хорошо вместе, неприятно сознавать увядающую молодость.
Кристиан, кстати, был слишком избирателен в выборе пары. Старше его, привлекательная, умная, при деньгах... Не удивительно, что количество его партнеров можно было пересчитать на пальцах одной руки. С парнями было проще... конечно, если можно было назвать партнером человека, которому позволяешь отсасывать в темном коридоре гей-клуба.
«Ох, надо позвонить Анхелю, что-то он давно не появлялся...» - незаметно для себя Крис расписал закорючками весь лист. Анхеля он любил и Клода он любил, и отца, конечно. С матерью сложно — он почти не помнил ее, но безусловно хотел, чтобы она была рядом, чтобы вернулась. Крис не мог поверить, что она могла бросить своих детей, и с возрастом придумывал все больше и больше историй, по какой причине она исчезла — в детстве это были страшные мафиози или что мама — тайный супер-агент; с возрастом версии стали более реалистичные — измена, другой любовник... Психолог Кристиана считал, что его предпочтения к старшим женщинам — подсознательная замена матери, но сам Крис оставался при своем мнении — зрелые дамы были спокойнее, более раскованные и не пересчитывали последние деньги в кошельке.
Кристиан и сам был такой — спокойный, открытый, хотя многие назвали бы его тихим и пассивным. Диким движениям на танцплощадке он предпочитал лонг дринк у стойки бара, но активные развлечения, как лыжи или волейбол, были ему тоже не чужды. Крис часто был зачинщиком поездок и развлекательных походов с братьями, пусть у них было гораздо меньше времени, чем у него.
«Может, позвать в боулинг?..», - Крис морщится при виде пустой страницы со все еще мигающим и раздражающим пробелом. Ничего, редактору он чего-нибудь наплетет, работа никуда не убежит...
Персонаж принят
Отредактировано Голиаф (02.04.2011 17:17)