Пятница, 23 декабря. Плюс тринадцать и дождь. Счастливого Рождества, мистер Сильверстоун. В доме тихо, только в кабинете на грани слышимости звучит пение, в стереосистеме крутится диск c Orlando Finto Pazzo. На кухне готовится ужин. Запахи специй нет-нет, но примешиваются в стерильную свежесть тщательно кондиционируемого и подогреваемого воздуха.
В пасмурной сизой хмари горят новогодние гирлянды.
Рэйчел занята подготовкой к ежегодным торжествам, проходящим в «Шпиле». Майкл один. Дождевые капли медленно ползут по стеклу. Человек в инвалидном кресле сосчитал каждую и не сбился со счета. Когда уединение нарушают чужие шаги и уверенный голос, он разворачивает кресло и молча оглядывает вошедшего. Кивает.
Доктор похож больше на какого-нибудь головореза из боевиков, нежели на врача, и это Сильверстоуну нравится. Так же безмолвным жестом он предлагает соискателю присесть, а потом вместо приветствия говорит:
- Отвратительная слякоть. – Говорит так, как будто мистер Хейл добирался сюда не по асфальтированной трассе в машине, а в скрипучем старом экипаже по грязной и хлюпающей дороге, и было это как минимум лет триста назад.
Кабинет, обшитый панелями темного дерева выглядит как скопище всевозможных анахронизмов. От картин на стенах, до резных деталей кресел или стола. Не хватает только вековой пыли. Но ее нет и не будет. Кругом идеальный порядок, из-за которого кабинет кажется еще более похожим на музей или даже на склеп.
- И это Рождество. – Сильверстоун сокрушенно вздыхает, качает головой и наконец произносит:
- Здравствуйте, мистер Хейл. – И больше ничего. голос звучит доброжелательно. Некоторые звуки неразборчивы, но Майкл очень старается говорить четко. Тут же закуривает. Немного суетливо, как будто без никотина он не протянет и пяти минут. Отблеском мелькает угол платиновой квадратной запонки. Холодного тона темно-синий костюм сидит безупречно. Из колонок, вмонтированных в обшивку, льется соловьиная трель речитатива Эрсиллы из одиннадцатой сцены первого акта. Голубые глаза хозяина дома смотрят внимательно, с прищуром.

Сильверстоун берет папку. Читает. По послужному списку мистера Хэйла можно изучать политическую карту мира и хронику вооруженных конфликтов. Истинный поднимает взгляд, снова с интересом разглядывает доктора. В глазах вопрос. Простой и логичный. «Что же вы искали все эти годы, доктор Хейл?». Но вместо него, пока что игнорируя ранее заданный Патриком, Майкл спрашивает:
- Почему не врачебная практика в госпитале?
Майкл затягивается, стряхивает пепел. Делает это небрежно и вместе с тем мягко. Жесты человека привыкшего и еще не отвыкшего быть на виду. Движения того, кто в праве. Уверенность, властность и старательно скрываемый отвратительный характер. Нет, вернее будет сказать – темперамент. Гремучая смесь из гордости, самоуверенности, желания обладать и адского упорства.
Он отвечает на вопрос мистера Хейла, но немногим позже.
- Главной Вашей обязанностью будет не показывать мне, что я беспомощен, мистер Хейл. – Он говорит это прямо, без обиняков, глядя в красивое с крупными чертами лицо. Он произносит это не в качестве просьбы и не с надеждой, но искренне, как только может. Он верит, что Хейл поймет. Именно поэтому Сильверстоун не нанимает сиделку, похожую на сердобольную мисс Перл. Мужчина, который видит слабость другого мужчины – не так мучительно, когда на это смотрит женщина.
Ему нужен компаньон, а может даже больше.
- Надеюсь, у вас нет предубеждения к игре в гольф? Умеете управлять яхтой?- То, что Патрик Хейл хорошо стреляет Сильверстоун знает и так. – Вам практически все время придется сопровождать меня. - Не требование - данность. Не условие - а просто необходимость.  Такой же необходимостью для Майкла было не так давно - смириться с тем, что теперь его ждет именно такая жизнь.

Сильверстоун хмурится. На обезображенном лице эмоции выглядят призрачно, бледно – болезненными гримасами. Но выразителен взгляд. Живой, внимательный и цепкий, то напряженный и сверлящий, то иронично прищуренный, то откровенно смеющийся.
Майкл задумчиво курит и то ли слушает речитатив с участием Орландо, то ли слова Хэйла. Тот говорит о родителях. Говорит доступно и прямо, и эта манера говорить нравится Сильверстоуну. В ней нет заискивания, алчности, цинизма или амбиций.
Оцифрованная, выхолощенная и очищенная от шумов музыка звенит в обшитой дорогим деревом комнате так, словно звуки бьются в пустом ящике из стекла. Дождь барабанит по окнам. Ветер раскачивает верхушки деревьев и развешанные в парке гирлянды. Сильверстоун думает о том, в каком платье будет Рэйчел на праздничной церемонии. Завтра впервые он увидит это не в живую. Сердце снова в который раз давит тоской. Имея все, он ненавидел мир, в котором родился, презирал этих напыщенных болванов и бесконечно молодящихся старух, и себя заодно, а теперь даже их ему безумно не хватает. Судьба иронична. Учит ценить блага постфактум.
- Научиться действительно не сложно. – Прежде улыбчивый, Сильверстоун делает попытку улыбнуться теперь, отражающуюся еще одной гримасой и кладет папку перед собой.
– Не сложно загонять в лунку шар. Я научу Вас. – Добавляет Майкл. А потом спрашивает:
- Хотите чай? А может быть кофе? – Он рад возможности поговорить с этим пока что незнакомым человеком. Он давно ни с кем не говорил.
- Когда Вы смогли бы приступить к своим обязанностям?

Отредактировано Майкл Сильверстоун (05.01.2011 18:51)

- По окончании рождественских праздников, мистер Хейл. – Сильверстоун отвлекся, чтобы нажать кнопку коммуникативного устройства и дать распоряжение приготовить кофе со сливками. Щелкнул замок ящика стола, Майкл достал и протянул доктору Хейлу стопку аккуратно скрепленных бумаг. Сигарета была погашена в пепельнице одним четким тычком.
Контракт. Все было учтено. Все, кроме того, о чем следует договариваться только на словах. Мистер Хейл задал очень правильный вопрос.
Сильверстоуну нужен был именно такой человек, прошедший огонь, воду и медные трубы. Обычный медик, будь он хоть семи пядей во лбу и со множеством ученых степеней, владельцу «Шпиля» не подошел бы. И не потому, что не знал почем фунт лиха и мог бы замучить врачебными указаниями, а потому что вынужденная беспомощность требовала больше степеней защиты.
- Первое условие – молчание. – Спокойно сказал Сильверстоун, несмотря на то, что в контракт был включен пункт «Конфиденциальность». – Все, что происходит и будет происходить здесь в последующем, будет касаться только нас с Вами. Кто бы ни задавал вопросы: мои близкие родственники, невеста или полиция. – Майкл нажал кнопку на дистанционном пульте, с некоторым разочарованием выключая музыку.
Запись – всего лишь запись. Точная, но не совершенная копия живого сценического действа. Когда ему снова доведется побывать в опере?
- Второе условие – Вам придется выполнять не только повседневные врачебные обязанности и следить за соблюдением режима, но и, возможно, узнавать какую-либо интересующую меня информацию. Встречаться или наблюдать за некоторыми людьми. Ничего криминального, мистер Хейл. Просто небольшие поручения, касающиеся большей частью некоторых сторон частной жизни. Можно сказать, что в Вашем лице я желаю видеть не только наблюдающего врача, но и отчасти личного помощника. – Говоря это, Сильверстоун все время наблюдал за выражением лица Хейла.
- И наконец. При обнаружении малейшей опасности, Вы должны будете ее устранить любым из доступных Вам способов. – Пояснений и посулов больше не было. Его собеседник должен был понимать, что Сильверстоун, желая многого, не поскупится на оплату и обеспечение «необходимых условий труда».
- Дом довольно просторен, как Вы успели заметить. Вы будете жить здесь и пользоваться всеми удобствами. Что касается Вашего личного времени, в это я не буду вмешиваться. Хотя, признаюсь, мне было бы приятно проводить досуг с Вами. Думаю, Вы интересный собеседник и со временем у нас появятся темы для бесед. – Сильверстоун, говоря это, тщательно подбирал слова, чтобы у Хейла не возникло неприятного ощущения, что здесь и сейчас его покупают с потрохами.

Сильверстоун протянул ладонь для рукопожатия:
- Договорились. – Еще одно подобие улыбки. Майкл был явно доволен. Можно ли купить друга? Сильверстоун не знал точного ответа на этот вопрос. Патрик Хейл производил впечатление человека честного и добросовестного. Возможно, потом им действительно удастся сблизиться больше, чем врач и пациент, добровольный узник роскошного дома на побережье и его телохранитель.
- В последнее время журналисты ведут охоту за фотографиями. Их стараются получить и достать любым путем. По понятным причинам я не могу себе это позволить. Болезненный интерес общественности приходится сдерживать порой очень жесткими методами. Я и моя семья устали от статей и фантастических предположений.
Дверь в кабинет открылась. Дородная, рыжая с проседью женщина принесла кофейник, молочник и маленькую чашечку. Наполнила ее кофе. Темный сахар был сложен аккуратной горкой. Взяв два неровных кубика щипцами, она отправила их в кофе.
- Мисс Роуз, это мистер Патрик Хейл. Мистер Хейл, это мисс Магдалена Роуз. По всем хозяйственным вопросам Вы можете обращаться к ней. – Сообщил Сильверстоун, бесшумно размешивая сахар маленькой кофейной ложечкой, которая в его руке выглядела игрушечной.
Женщина, подбоченясь, смерила доктора оценивающим взглядом от макушки до носков туфель, и только потом улыбнулась:
- Рада познакомиться, мистер Хейл. – Пухлые, белые руки аккуратно оправили передник.
Похоже, что абсолютно все, работающие на вилле Сильверстоуна были проинструктированы не говорить лишнего. Это чувствовалось в строгой вышколенности и скупости фраз. Причина была еще и в том, что Майкл не переносил яркого света и громких звуков. Когда-то мисс Роуз знала этот дом и его хозяина совсем другими.
Когда женщина, предварительно спросив не нужно ли хозяину еще чего-нибудь, удалилась, Майкл неожиданно спросил:
- Ну а как Вы относитесь к рыбалке?

Полевой хирург второй раз за беседу упомянул геликоптер. Видимо, возможность подниматься в воздух имела для него большое значение. Во взгляде Майкла промелькнул почти мальчишеский азарт.
- Мне тоже обычно не везет с клевом, но удовольствие совсем не в том, - вздохнул Сильверстоун. – Я бы расстраивался, если бы действительно было необходимо таким образом добывать себе пропитание. Благо, это всего лишь спорт. – Последнее слово миллиардер произнес с тоской. Вождение, быстрая езда, игра в университетской команде, рыбалка. За почти полгода, проведенных в клиниках, хотелось наконец-то вырваться из больничных стен. Взять в руки удочку было не просто блажью. Ему обязательно нужно было вернуться к привычному течению дел, к набору действий, которые были частью его мира. Сильверстоун прекрасно понимал, что самые высокие и непробиваемые стены у него в голове.
Глоток кофе, щелчок зажигалки. Закурив снова, Майкл набрал необходимый код замка, чтобы открыть другой ящик рабочего стола. Рядом с контрактом легла толстая горчичного цвета папка-конверт.
- Пожалуйста, доктор. – Сильверстоун аккуратно подвинул историю болезни Хейлу.
Здесь в сухих строчках врачебных заключений прятался страшный и отвратительный диагноз – ненависть отца к сыну. Ревность двух мужчин, не единожды вздоривших из-за женщины. С последней у мистера Хейла еще будет шанс познакомиться. Элис обязательно наведается посмотреть на врача и попробовать того на зуб.
Стопка медицинских документов, результатов анализов, перечень перенесенных операций виделись Сильверстоуну чем-то вроде списка наказаний за грехи, а потому вызывали странное чувство, отдаленно похожее на стыд.
- Я полностью доверяю Вам. – Добавил Майкл и глубоко, жадно затянувшись, медленно выдохнул табачный дым.

Мистер Хейл говорил все чертовски верно. Особенно о возвращении к прежним хобби или их эквивалентам. Об этом Майклу говорили и другие доктора, в частности, личный психоаналитик. Тот очень любил ковыряться в мозгах своих пациентов, выискивая причины и следствия, но едва ли верил в наличие у них души.
Какое в сущности отвратительное слово – реабилитация. Возвращение возможностей.
Тактичность Хирурга понравилась Сильверстоуну. И хотя мистер Хейл поначалу вцепился в историю болезни, ведомый профессиональным интересом, то впоследствии этика оказалась сильнее необходимости быстро и досконально все изучить. Пронаблюдав за этим, Майкл ответил:
- Благодарю Вас, доктор Хейл. Если Вам потребуется дополнительная информация, адреса и телефоны лечащих и наблюдающих врачей находятся там же. Необходимые детали Вы всегда можете обсудить с ними.
Услышав о папарацци, Сильверстоун тихо рассмеялся. Пока что папарацци охотились на него. Охотиться на них ему в голову не приходило.
- Удивительно, что при любых вполне правомерных действиях эти хищники мигом превращаются в жертву и всегда готовы подать иск. – Заметил Сильверстоун. Многим в этом мире руководили деньги, и вмешательством в частную жизнь тоже. И если не так давно, буквально полгода назад, он мог позволить себе быть застуканным в каком-нибудь пикантном положении, то теперь опасался этого. Никто не любит демонстрировать беспомощность или увечье. Статьи, в которых до сих пор усиленно муссировалась тема аварии, бесконечные вопросы полицейских, дача показаний, в тысячный раз не были бы для Майкла настолько мучительными, если бы он не скрывал правду.
Доходило до паранойи порой. Ему казалось, что каждая деталь, каждое слово кричит о грехе Генри Сильверстоуна, его отца, и о его, Майкла, грехе. Старик периодически приезжал к сыну в гости, проведать. Смотреть на дело рук своих ему было неприятно, но и раскаяния он не ощущал. Жестокость – это то, что воспитывается в дельцах вместе с жаждой прибыли. Однажды переступить грань становится совсем не трудно.
Сильверстоун сделал глоток еще теплого кофе и с тихим звяком поставил чашечку на блюдце. Простое человеческое общение – как много оно, оказывается, значило. Не переступив полосу отчуждения, вряд ли можно понять, что такое привычная возможность обмениваться пусть даже ничего не значащими фразами. Майклу везло. Повезло остаться в живых. Повезло встретить Сола Мура в сентябре. Повезло познакомиться с доктором Хейлом – интеллигентом с внешностью головореза.

- Знаю, знаю. – Просто ответил Сильверстоун. Вздохнул. Где-то в глубине души он сожалел, что не имеет больше такой свободы как раньше, и в эпатировании публики в том числе. Непривычно болезненно было теперь обходиться без широких жестов и выходок, большинство из которых криминальными не были, но казались Майклу веселыми. Не мог больше появиться на оперной громкой премьере и обнимать ведущую актрису труппы так, как если бы они и вправду были близки. Не мог участвовать в сугубо мужских попойках с небесным оттенком забав. Не мог танцевать танго с Рэйчел, как тогда в день ее свадьбы на пирсе.
И распорядок дня мистера Сильверстоуна теперь был крайне скромен и скуден, потому что из него за эти несколько месяцев как детали детского конструктора, высыпались на первый взгляд обычные действия, когда-то привычные и недоступные теперь. 
Утреннюю пробежку он заменил прогулкой к морю.
Потягивая сигаретный дым, Майкл аккуратно и прилежно изложил доктору Хейлу во сколько ложится спать, просыпается, принимает душ, пьет лекарства, получает необходимые инъекции, завтракает, обедает и ужинает, занимается привычными делами, отдыхает и принимает редких посетителей.
- Я очень люблю гулять у моря. – Поделился Сильверстоун. – Здесь прошло мое детство, и я не представляю, что делал бы, если бы не слышал шума волн. Я гуляю по побережью всегда, независимо от погоды. – Он знал, что для того, чтобы не потерять себя, нужно быть верным своим привычкам. Не так давно доктора пытались отговорить его от вредной привычки курения, но Майкл вцепился в нее как в спасательную соломинку. Жизнь некурящего трезвенника, четко соблюдающего режим, была не для него, пусть даже такое отношение могло порядком сократить эту самую жизнь.
- Время от времени мы с сестрой выбираемся за город или на морские прогулки. Но Рэйчел почти всегда занята, поэтому теперь это случается не часто, хотя она очень старается выкраивать свободное время.

- В таком случае зовите меня Майклом. – Парировал Сильверстоун, негромко рассмеявшись. Отношения на равных его вполне устраивали. Майкл никогда не кичился статусом, как это делали всевозможные выскочки и нувориши, и не любил подобострастия. Свобода и раскованность общения ценилась им едва ли не больше всего. Если им с врачом предстояло стать компаньонами, то к чему официоз? Он хорош только для общения с властями и патетичных выступлений в суде. Игры же во властителей мира сего – занятие хоть и забавное, но бесполезное. Потому что какому-нибудь среднестатистическому Джону Джонсону не было и никогда не будет дела до его антикварных тачек, безделушек или проклятых миллиардов.
- Никаких поездок не будет. Я планирую три встречи. Одна – двадцать седьмого декабря в два после полудня. Вторая – двадцать девятого декабря. Время будет уточнено. Третья должна состояться третьего января в десять утра. Все три встречи деловые.  Речь пойдет о благотворительности. Вам необходимо будет присутствовать на них.
Сказав в сентябре Солу Муру о том, что намеревается заняться благотворительностью, Майкл не покривил душой. На первой встрече, несмотря на негодование отца, он подпишет документы о приобретении трех особняков, находящихся в черте города, постройки пятидесятых годов прошлого века. На второй и третьей будет решать вопрос с подрядными компаниями и назначением управляющих.
В рождественские и новогодние праздники Майкла Сильверстоуна ждало множество дел, к которым ему уже не терпелось приступить. В случае этого истинного прекратить рабочую деятельность могла бы разве что тяжелая, надгробная плита, упавшая неожиданно и быстро.
Докурив сигарету и допив кофе, Сильверстоун сложил руки в замок. Теперь все время им придется планировать в крепкой связке.